Рина Хаустова - Дело об убийстве Распутина

Красивое и таинственное слово «мистика», неотступно сопровождает каждый последний шаг Романовской династии, начавшей свое трехсотлетнее движение по истории в Ипатьевском монастыре и закончившей свой путь в Екатеринбурге, в доме, принадлежащем инженеру Ипатьеву.

Если смотреть на историю глазами мистика, каким внезапным и глубоким смыслом наполняется вдруг сходство судеб знаменитых русских крестьян!

Один {1} стоял у истоков рождения династии, спас юного Романова, который должен был стать первым царем династии и скрывался в Ипатьевском монастыре. Крестьянин этот нашел свою смерть в холодной хляби исуповских болот.

Другой спасал от смерти юного Романова, который должен был стать следующим царем династии. И он был убит в подвале юсуповского дворца, а после его смерти последний Романов и вся его семья последовали за ним в дом инженера Ипатьева…

Как причудливо связалась нить трехсотлетней мистерии царствования Романовых!

Словно неведомый драматург, для которого не существовало приделов ограниченного человеческого века, сочинил величественную трагедию и переплел свое повествование живыми узелками символов, приоткрывающих пути Провидения пытливому уму.

Это называется мистикой…

Но не стоит смешивать дела Провидения с делами рук человеческих, мистику — с хитроумной мистификацией, правду — с правдоподобием, а веру с — суеверием.

Смешавшиеся, чистые и порочные зерна горьки на вкус.

Нетрудно заметить, что история о таинственной смерти Распутина, поведанная его убийцами, хранит в себе предательский привкус горечи. Многие острые умы, как склонные к вере, так и не склонные, не раз за минувшее столетие подмечали и верно схватывали эту характернейшую черточку знаменитого сюжета и с отвращением ощущали исходящий от нее дурной привкус пошлости.

И верно — она невыносимо, тошнотворно пошла, эта кошмарная история о бесконечно воскресающем из небытия оборотне, ее желто-бульварная литературщина скрипит, как песок на зубах. Именно этот скрип песка, этот вульгарно-бульварный душок и наводит на мысль, что фантастическое «Дело об убийстве Григория Распутина» не имеет ни малейшего отношения к мистике.

Немыслимо же, в самом деле, думать, что дурно пахнущая бульварная жижа знаменитого сюжета излилась из чистого источника Провидения.

Оставим мистику в покое до времени.

Как знать, возможно, все баснословные «чудеса», приключившиеся во время убийства «собаки Гришки», приступи мы к их осмыслению, оперируя методами сугубо рациональными {2} , окажутся лишь причудливым парафразом знаменитой истории о «собаке Баскервилей»? Эта мрачная история о роковом привидении, преследующем старинный английский род, началась, как известно, с мистического предания о дьяволе, от которого мороз по коже и волосы дыбом. А закончилась гибелью животного, из которого преступный человеческий ум соорудил исчадие ада с помощью фосфора и суеверных страхов, которыми человеческий разум так охотно себя окружает.

На этом предположении затянувшееся вступление подходит к концу, и начинается путешествие в далекий мир исчезнувшей империи, от которого остались лишь прах да память. Сто лет — прекрасное расстояние, с которого мы можем попробовать беспристрастно, «спокойно зря на правых и неправых», здраво оценить таинственные факты, сопровождавшие смерть человека, ставшего для многих поколений бесконечным и бесконечно скабрезным зловещим анекдотом.

Сон разума рождает чудовищ…

Это главное, о чем нужно помнить, всматриваясь в смутные картинки капричос {3} русской жизни тех страшных дней, когда кренилась, скрипела и рушилась, распадаясь на сотни осколков, великая Российская империя…

Война уже наложила свою печать на Северную Пальмиру. Эта печать — цвета хаки. Словно плесень, грязно-зеленый цвет разъедает цвет уличной толпы — офицеры, солдаты, раненные… плесень цвета хаки под серым небом цвета свинца.

Оживленное движение прохожих то тут, то там перерезают кривые линии очередей. Люди стоят за хлебом.

Это тоже печать войны.

В великолепных залах, где раньше звучала музыка мазурок и кадрилей, звучит другая музыка — музыка стонов и воплей. Здесь нынче — госпитали. Тонкие пальцы светских красавиц недавно искали кончики пальцев галантных кавалеров сквозь гирлянды роз в душистой круговерти легендарных «белых» балов… а ныне щиплют корпию, бинтуют неопрятные фронтовые раны. Нежный шифон бальных платьев сменило строгое темное сукно одежд сестер милосердия.