Габриель Веральди - Акция в Страсбурге

— Ревновали?

— Ревновал к ее прошлому, к ее нынешним знакомым, ее независимости. Вот типичная сцена: «Почему ты полюбила меня?» — «Потому что ты красив. Я люблю тебя, потому что ты не нудишь. Знаешь, ты чем-то напоминаешь отца. Он, конечно, сволочь, но это настоящий мужчина. Ты еще не стал мерзавцем. Но это придет. У тебя все данные». — «Ты выйдешь за меня замуж?» — «Нет». — «Думаешь, я всегда буду нищим, заглядывающим в окна особняков XVI округа?» — «Нет, милый. Родители были бы довольны такой партией. Они страшно боятся, что я втюрюсь в какого-нибудь джазмена или наркомана». — «Так в чем же дело?» — «В тебе слишком много амбиции. А я не хочу быть женой тщеславного мужа. Не хочу принимать людей, которые бог знает почему «нужны». А так — нравится, поеду на месяц во Флоренцию. Просто потому, что захотелось. И никто не будет меня пилить, что я гроблю ему карьеру. А ты что, с самого начала хотел на мне жениться?!» — «Нет, но я привязался к тебе».

Она вдруг так странно. Посмотрела на меня и четко произнесла: «Милый друг, прежде чем сесть за стол, я люблю пропустить несколько коктейлей. А ты путаешь сухой мартини с бифштексом». Я встал и ушел. Но на улице сразу же пожалел о вспышке гордости. Я реагировал именно так благодаря Женевьеве. Общаясь с ней, я отрешался от роли согбенного мещанина, который не может себе позволить роскошь подобных жестов и поступков. Шагая, чтобы успокоиться, от авеню Мессин до улицы Камброн, я вдруг обнаружил странную вещь. Мои отношения с Женевьевой были поначалу предельно просты. Юная дама отдается авантюристу; проходимец ищет приданое. Все верно. Только одно «но»: появились новые точки отсчета, новые мерки для меня самого.

«Тебе звонили. Два раза», — сказала со значением мать, когда я вернулся. Она вся жила этим романом, сведения о котором до нее доходили урывками. Вскоре телефон зазвонил снова: «Милый, почему ты стучишь дверью вместо того, чтобы стукнуть меня?» — «Исполнение приговора суд отложил до следующего преступления». Я говорил весело, хотя понимал, что это я получил отсрочку. Возможно, Женевьева тоже менялась. Или это была просто надежда… «Если преступление произойдет сегодня вечером, ты вернешься исполнить приговор? Кстати, моя мать приглашает тебя на ужин». Меня как-то представили матери Женевьевы, и официальное приглашение вносило новую ноту в наши отношения. «В знак признательности, я не буду пользоваться топором. Трепещи, несчастная, возмездие грядет!» Я простоял несколько минут, держа трубку словно хищник, уцепившийся за добычу. А мать смотрела на меня с восхищением…

Родители Женевьевы излучали шарм. Отец, видимо, успел навести обо мне справки; энарх — это серьезная партия; мать думала о том, что внуки будут красивыми. Женевьева была нежна и повторяла: «Дай мне привыкнуть к этой мысли». А я… меня занимали другие заботы: приближался конкурсный экзамен. Безделье дало себя знать — я занял пятьдесят седьмое место. Учитывая убогие результаты, меня сунули в министерство экономического развития. Крохотный кабинет с видом на задворки. Шеф, подверженный мании всех второразрядных начальников — бездельничать днем и теребить сотрудников после пяти вечера. Продолжать?

— Да, вы упустили лирическую линию…

— Нет. Просто ситуация стала предельно ясной. Я догадывался о комментариях отца так, словно сидел у них под столом. У нас не произошло разрыва. Связь медленно угасала. Со временем мы перестали встречаться. Я не сопротивлялся: «болезнь неудачника» захватывает своих жертв как неизлечимый недуг. Я следил за симптомами с обреченностью онколога, больного раком. Мне стало нравиться сидеть дома в тапочках, мыть посуду; я оглушал себя телевизором. Реакция слабого человека, скажете вы. Но окиньте взором картину в целом: «Этот малыш Шовель, — судачили администраторы, — какое-то время подавал надежды. Да, поверхностный лоск. Но нет характера. Помните, как он пытался жениться на дочери магната X?» Я стал притчей во языцех: «Шовель? Это тот, что…» Или: «Только смотрите не кончите, как Шовель». Как говорил генерал де Гол ль, я шел через свою пустыню. Постепенно, очень постепенно я возвращался в нормальное состояние, уже не впадая в отрочество…

— Любопытная формула, — оценил Норкотт. — Немало интеллигентов, потерпев неудачу во взрослой жизни, впадают в отрочество. Извините, я прервал…