Никита Филатов - Записки о капитане Виноградове (сборник)

– Рискуешь.

– Стараюсь страховаться.

Михаил Анатольевич кивнул:

– Это, наверное, даже неплохо, что ты ко мне зашел: мы живем в страшном и глупом мире.

– Мы живем в мире, который сами себе сотворили, товарищ генерал.

– Кстати, ваш славный король репортажа вернулся, знаешь?

– Петрович? Здорово! Жена передавала, что он звонил, но я не думал, что уже из Питера. У него ж день рождения.

– В пятницу собирает. Будешь?

– Обязательно. А вы?

– Приглашал. Там и встретимся. Поговорим.

Хозяин встал, протянул руку:

– Счастливо, сочинитель! Не заиграйся.

– Рад бы, Михаил Анатольевич. До свидания!

…Как правило, после одиннадцати вечера Виноградов просто отключал телефон. Все, кого он хотел слышать, старались дозвониться до этого времени, а проблемы остальных Владимира Александровича трогали в наименьшей степени.

Однако у него не было уверенности, что те, кто должен позвонить сегодня, знакомы с его принципами. Тем не менее трубка ожила в двадцать два сорок:

– Алле? Владимир Александрович?

– Слушаю вас.

– Извините за поздний звонок, господин капитан… Некто Гессен беспокоит, Анатолий Михайлович. Если помните.

Виноградов помнил.

– Чем обязан? – С Михаилом Анатольевичем он сегодня уже беседовал. Теперь – Анатолий Михайлович. Дурной водевиль при скудной фантазии: собственно, это иногда и есть жизнь.

– Хотелось бы встретиться. – Гессен был достаточно известным адвокатом, мило грассировал и никаких положительных эмоций у капитана вызвать не мог: не так уж давно один из его подзащитных чуть было не отправил Виноградова к предкам.

– Вам лично хотелось бы? Именно со мной? – Владимир Александрович ожидал чего-нибудь в подобном духе, но можно было позволить себе немного повалять дурака. – Что, наш общий знакомый раскаялся и шлет из зоны вышитый кисет? Или молитвенник в собственноручном переплете?

– Это – вряд ли, Владимир Александрович. Признаться, в той истории для меня до сих пор многое непонятно. И огорчительно, поверьте! Кстати, вероятно, в скором времени господин Степаненко может быть расконвоирован: он прекрасно себя ведет, трудится. Руководит производством.

Виноградов коротко, но внятно выругался.

Анатолий Михайлович вздохнул:

– Мне сложно вам что-либо возразить. Но к делу, по которому я вас беспокою, Мастер никакого отношения не имеет.

– А кто имеет?

– Не хотелось бы по телефону. Скажем так: речь пойдет о недавнем происшествии в некоей торговой точке.

– Вот как! – Виноградов сделал вид, что удивлен. – Интересно.

– Очень хорошо. Вы завтра ведь выходной еще?

– Скажите, после этой встречи с вами – что, опять стрелять будут? Или мне взрыва в бензобаке ждать? Может быть, парочку наркоманов с ножами в парадной?

– Эх, пуганая ворона. Простите великодушно фольклор.

– Я тоже шучу. Приду, конечно. Но и меры свои, не обессудьте, приму.

– Конечно, конечно! Я поручительству. Понимаю. Как у Ницше: «Как все, кто хаживал в цепях, он звон цепей повсюду слышит!»

– Ницше? Тоже из ваших клиентов?

– Не кокетничайте. В одиннадцать устроит? Можно раньше.

– А позже?

– Не знаю.

– Хорошо. В одиннадцать. Где?

– Ресторан «Квин». Знаете, где это?

– Представляю.

– Тогда всего доброго. Ждем.

– Всего наилучшего!

Виноградов включил плиту и поставил чайник – предстояло сделать еще несколько звонков.

Раньше был подвал с пивными автоматами. Дешевый. Грязный. И публика соответствующая: студенты, редкие работяги, а в основном – алкаши из близлежащих подворотен.

А теперь и бронзовые ручки на черных матовых дверях вестибюля, казалось, вопрошали: а ты, достоин ли ты посещения этого дворца великолепной жратвы и причудливой выпивки?

Мягко отозвался колокольчик над входом:

– Чем могу служить?

Даже холеная прислуга здесь смотрелась демократичнее интерьеров.

– Меня должны ждать.

– Да, прошу вас.

Обстановка в зале была задумана как домашняя – для тех, разумеется, кто привык дома обедать на белых крахмальных скатертях, пользуясь при этом приборами старого серебра. Рюмки, бокалы и прочее стекло доставлялись прямиком из Германии, фарфор, впрочем, был отечественный, дулевский. Скрытое под черными стилизованными балками освещение, непрекращающийся Фредди Меркури, в память о котором называлось заведение, томно сочится из огромных колонок…

– Владимир Александрович! Присаживайся!

– Да уж не премину.

– Здравствуй. Очень рад. Что-нибудь будешь?