Дарья Дезомбре - Ошибка Творца

— Нет, конкретно об отце она никогда не говорила, — донеслось до Брони, и она снова открыла глаза. На месте Торнякова стоял теперь высокий парень с широко посаженными круглыми глазами.

— Господин Кротов, так что же именно говорила вам обвиняемая? — настаивал адвокат, а неизвестный Кротов потянулся было, чтобы почесать в затылке, но на полпути смущенно опустил ручищу обратно.

— Она говорила, что я должен попробовать себя в настоящем убийстве, — сглотнув, сказал Кротов и почему-то бросил взгляд на Марию Каравай, сидящую прямо перед Броней, а та едва заметно кивнула. — Что это не так сложно, как кажется, если хорошо подготовиться.

— А вам не показалось, что, поскольку в ролевых играх вы исполняли роль убийцы, Надежда Шварц, будучи главой группы, просто объясняла вам ваше задание?

— Нет, — мотнул лобастой башкой свидетель обвинения. — Она это мне говорила в совсем другие моменты. — Тут он почему-то покраснел.

Адвокат взял со своего стола лист и продекламировал:

— Mundus universus exercet histrionem. Скажите, господин Кротов, вам о чем-нибудь говорит это высказывание?

Свидетель кивнул:

— Весь мир лицедействует. Это парафраз из Петрония, автора «Сатирикона». — И добавил зачем-то, наверное, по нервозности: — Есть более распространенный вариант перевода, использованный Шекспиром, цитата из «Венецианского купца».

— «Весь мир — театр, и люди в нем — актеры», не так ли? — вкрадчиво заметил адвокат. А Кротов расстроенно кивнул. — Расскажите, пожалуйста, всем присутствующим, чем для вашей группы являлось это высказывание на латыни?

— Это был наш девиз, — вздохнул Кротов.

— Девиз, — задумчиво повторил адвокат и покачал головой, будто сокрушаясь. — А если так и для вас весь мир — театр, то как вы беретесь разграничивать, где беседы велись об играх, а где — о реальной жизни? Обвинение в убийстве, молодой человек, — очень серьезная вещь.

И он строго посмотрел на свидетеля, который, страдальчески сморщив широкую переносицу, кинул быстрый взгляд на Каравай, а потом и вовсе опустил глаза долу.

— Больше вопросов нет. — Кротов, похоже, сразу перестал интересовать адвоката.

— Объявляю часовой перерыв. — Судья, взмахнув черными рукавами мантии, поднялась со своего места. Сейчас же задвигались, вставая, все в зале. Броня некоторое время наблюдала, как толпа неспешно выходит в коридор.

— Один просто невменяемый, — услышала она тихий голос мужчины-оперативника, сидящего рядом с Марией Каравай. — Второй не видит разницы между игрой и действительностью.

— Они привыкли, — вздохнула та, — что к ним все относятся как к ряженым, шутам гороховым. Что ему теперь, кричать о том, что в обычной жизни он старший программист и весьма хорошо соображает? Не говоря уже о Шварц, более чем адекватной и расчетливой барышне.

«Она думает, что это Надя! — ахнула про себя Броня. — Для них странный бешеный альбинос в прыщах не больше чем орудие. Это именно ее они хотят засудить!» До того как она пришла в зал суда, Бронислава обвиняла Надю в странных знакомствах, в том, что привела в отчий дом опасного сумасшедшего… Но тот, второй парень выглядел совсем нормальным. Потерянным, несколько даже испуганным — а как бы она сама выглядела, давая впервые показания по убийству? — но нормальным! Бронислава и не заметила, как оказалась на улице, на ступеньках здания суда, тяжеловесной коробки, украшенной по четырем сторонам массивными, сталинского ампира, колоннами. Спрятавшись за одной из них, Броня прислонилась спиной к прохладному камню: она не хотела видеть никого из институтских, не хотела обсуждать ни процесс, ни убийство, ни убийцу.

— Здорово, красавица! — Броня вздрогнула и, развернувшись, увидела Николая. — Чего прячешься? Я тебя не обижу!

— Я не прячусь, — сглотнула Броня. Тьфу, дурак, как он ее напугал! — Просто хотела побыть одна.

— Все одна да одна, — хохотнул Колян. — Так скоро совсем закиснешь, старой девой станешь!

Броня подняла на него глаза: а ведь он прав. Именно ею она и станет. Только раньше она готова была себя блюсти ради перспективы Нобелевки и последующего ужина при свечах рядом со шведской королевой. Теперь же ясно, что никакой премии ей не светит. Только кошки. Кошки да вязанье. И будто уловив движение этой мысли в ее зрачках, Коля схватил ее за рукав «школьного» платья, дыхнув дешевым табачищем:

— Поехали ко мне, а? Заедем, вина купим или, хочешь, шампусика…

— Перерыв окончен, — услышала она голос пристава.