Иван Любенко - Поцелуй анаконды

– Уж это да! Спасибо, что надоумили. Выбросил я его в больничный пруд, – затряс головой усатый господин.

– Вот видите, какой вы молодец! Все предусмотрели. А то, что на этом свете одной развратницей стало меньше, а на том больше, так за это вам спасибо сам господь скажет.

– Разве он может благодарить за душегубство? Нет, милейший, здесь вы ошибаетесь.

– Да хоть сам черт! Какая вам разница! На днях мы сорвем самый большой куш. Оберем местных крезов [26], переждем день-два и ту-ту! Прощай, жалкий провинциальный городишко!

– Вам легко рассуждать… А что я скажу жене? И потом: мы только-только насобирали на дом… И уезжать?

– Во-первых, это я вам дал денег на тот особняк на Воронцовской, что вы присмотрели, а во-вторых, сами думайте, как вам объясняться с вашей благоверной и новой, пришедшей на смену покойной Ионовой, актриской. Разлука с ней, насколько я понимаю, беспокоит вас больше всего. Впрочем, хватит ныть. Найдете себе другую, еще моложе и краше. С вашими будущими деньгами впору содержать приму-балерину Мариинского театра. Слушайте, что я вам скажу: сегодня вам надобно встретиться с уже знакомым вам человеком в типографии. Пусть при вас он наберет вот этот текст. – Хозяин дома вынул отпечатанные на машинке три листа и передал собеседнику. – Первое послание – в одном экземпляре. Привяжите его к камню и бросьте в третье окно слева дома номер одиннадцать, что по Софиевской. Там живет репортер по фамилии Кубанкин. Знаете его?

– Отъявленный мерзавец! Помнится, строчил фельетончики про нашего брата.

– Вот-вот. Он самый. А второй лист нужно размножить на тридцать копий. Отправите их по адресам. Я указал их здесь, на третьей странице. Как только переговорите с наборщиком, тут же попейте с ним чайку и угостите этими вот конфетками. Теперь ни он, ни его ручная типография нам больше не понадобятся. – Он протянул небольшую коробочку. – Желательно, чтобы вас никто не видел. И не оставляйте отпечатки пальцев. Действуйте только в перчатках. Мои бумаги сожгите. Будьте осторожны и внимательны. Вечером я к вам загляну, обсудим дальнейшие планы.

– Вижу, вы хотите, чтобы я опять взял грех на душу? – пробурчал гость.

– Да, но не бескорыстно. Вы получите страховую премию за душевные переживания и муки совести. Тысяча вас устроит?

– Хотелось бы три, – прогнусавил тот.

– Господи, как вы алчны! Сойдемся на полутора. Договорились?

– Все-таки лучше две.

– Что с вами поделаешь! Ладно… Сами понимаете, что у меня нет иного выхода и приходится с вами соглашаться.

– А когда вас ждать?

– Я буду у вас в девять пополудни. Принесу деньги.

– Так поздно?

– Но ведь раньше вы не управитесь. Надеюсь, вы не собираетесь швырять камень в окно этому борзописцу при свете дня?

– Нет, конечно.

– Вот потому-то я и приду к вам в девять. Ступайте.

Но гость остался стоять на месте.

– Что еще? – недоуменно спросил хозяин.

– Я хотел бы получить аванс.

– Послушайте, да вы чертовски беспардонны!

– Дайте хотя бы полторы.

– Нет уж, голубчик, с вас хватит и тысячи.

Хозяин вышел в соседнюю комнату и вскоре вернулся с пачкой ассигнаций, перетянутых накрест бечевкой.

– Как видите, упаковка банковская. Можете не пересчитывать.

– Благодарю-с. – Он слегка поклонился. – Все выполню в точности. Не извольте сомневаться. Не прощаюсь. До вечера.

– Выходите от меня незаметно, нас не должны видеть вместе. Это опасно.

– Не беспокойтесь.

Гость отворил дверь, высунул голову и, не увидев прохожих, прошмыгнул на улицу.

Те два зимних дня начальник сыскной полиции Ставрополя Ефим Андреевич Поляничко запомнил надолго. Столько событий в иной месяц не случалось, сколько произошло за те суматошные сорок восемь часов.

Часа в три пополудни стало известно, что в страшных муках скончался наборщик типографии Тимофеева (после смерти Ильи Борисовича дело продолжил его брат Николай) Игнат Краюхин. В другой раз он бы, наверное, на этот факт и не обратил бы особого внимания, если бы бедолага не преставился на рабочем месте. А ту типографию Поляничко еще не проверял. Узнав о случившемся, начальник поехал туда самолично.

Проведя осмотр места происшествия, сыщику попался на глаза полулист почтовой бумаги с оттисками текста того самого письма с угрозами, о котором накануне поведал Ардашев.

Как показало проведенное вскоре вскрытие, наборщик отравился цианидом, так же, как и Вий. Его сменщик вроде бы и видел, как Игнат с кем-то разговаривал, но поскольку Краюхин работал в отдельной комнате, то ничего определенного свидетель о незнакомце упомянуть не смог. Сказал только, что выглядел тот как солидный господин. «А что, если наборщик сам отравился?» – мучился сомнениями полицейский. «Ладно бы короля бубнового нашли или другую карту. Так ведь нет ничего. К тому же сосед Вия опознал ювелира, да и Мацлович сам не отрицает, что был у антиквара, правда, настаивает, что никакого чая он с ним не пил. И поверил бы ему, если бы не его отпечатки пальцев на стакане. Да-с, задача. И этот Сорокодумов – тот еще фрукт. И тоже шрифтами пользуется, вернее, вырезает их. Да и ведет себя странно. Все о каких-то масонах болтает… Надобно за ним понаблюдать».