Андрей Константинов - Разработка

Лицо Ермилова выражало удивление. Мысленно он перебирал все крупные расстрелы того времени, но о пальбе у «Вечера» ничего почему-то не вспоминалось.

– Продолжай, – сказал Юрий Петрович, потерев висок. – Никогда ни о чем подобном не слышал…

Юнкерс усмехнулся:

– Ну-с, стали они выходить. Ефим, шалавы какие-то, братва его… А я смотрю на них через прицел, словно… как вот в компьютерной игре. Эмоций – никаких. Даже интересно. А потом – раз… и не выстрелил. Не передумал, не опомнился, а просто – не выстрелил почему-то, и все… И только потом, ночью, когда я засыпал с одной проституткой (кстати, классная девушка, все торты мне пекла, пока я в «Крестах» чалился), я понял, что чуть было не изменил бесповоротно свою судьбу. Ефима, кстати, возненавидел еще больше – за то, что я из-за него, твари, чуть было душегубом не стал. Вот так.

– Я понял, Сергеич, – сказал Ермилов и улыбнулся.

– Что ты понял, старпом? – поддел его интонацией Юнгеров.

Юрий Петрович снова улыбнулся:

– Не переживайте так, Ваше Сиятельство. Я все понял. И по поводу председателя ассоциации – тоже. И вообще, я искренне горжусь тобой.

– Это что, юмор такой? – насторожился Александр Сергеевич.

– Нет. Я серьезно. Я услышал приятное, но ты не хочешь этого понять.

– Загадочный ты человек, Петрович, – хмыкнул хозяин «Аэродрома».

– Никак нет. Загадочные – они замкнутые, а я – скрытный, и то из-за занимаемой должности.

Юнкерс покрутил головой:

– Я всегда удивлялся твоему умению жонглировать словами, и все – в твою пользу. Забываешь, чего хотел.

– А чего ты хотел?

– Ой, – вздохнул Александр Сергеевич. – Я хотел воли… Воли! Да девку сытную! Да щей горячих… Эх… Петрович, ты вот жену свою любишь?

– Люблю, – пожал плечами в ответ на внезапный поворот разговора Ермилов.

Юнгеров закурил, глубоко затянулся и вздохнул:

– А я вот – нет. Ни одну не любил.

– Я не вкладываю в это…

– Ой, вот только не надо тонкостей, – замахал рукой, разгоняя сигаретный дым, Юнкерс. – Я тебя умоляю! Ладно, одну хреновую новость мы переварили, ничего страшного, пробздимся и дальше жить будем, и даже знаем, как именно. Давай вторую.

Ермилов помолчал, тоже закурил, видимо формулируя мысль, а потом махнул рукой, решив не мудрить, и вывалил, словно булыган из самосвала:

– Чужой. У нас – кто-то «чужой».

Вот тут Юнкерсу сразу и сон вспомнился, и ощущение удара поддых возникло, и, вообще, показалось, что мир сузился, будто стены сделали по полшага внутрь. Александр Сергеевич снова схватился за грудь и хрипло попросил:

– Поясни.

– Собственно, у меня даже косвенных данных нет о том, кто это может быть, – спокойно и даже как-то нагловато для такого заявления сообщил «старпом». – Мне один верный человек шепнул, москвич, я ему еще по прошлой жизни доверял абсолютно… Шепнул, что менты имеют «чужого» в твоем ближнем круге. Сделано это для глубокой разработки, цель которой, я думаю, тебе объяснять не надо… Или надо?

– Не надо, – помотал головой Юнгеров. – И… чего теперь?

Ермилов пожал плечами:

– А чего теперь… Теперь – ничего, надо всех своих поперебирать, посмотреть там… Мероприятия определенные провести, чтобы вычислить этого «чужого». Я давно говорил…

– Э-э!!! – замахал руками Юнгеров. – Стоп, машина! Эко ты попер! Тебе бы только «врагов народа» ловить, как в тридцатые! Мы так с ума сойдем! Мы станем такими же, как они, как те, кто к нам шпионов засылает и у себя все время своих же подозревает! Это же… это средневековье какое-то!

В крайнем раздражении Александр Сергеевич вскочил, опрокинув стул, – от этого разозлился еще больше и выбежал из кухни. Как многие лидеры, он был человеком настроения и очень сердился на самого себя, когда замечал проявления этой грани своей натуры. Хотя, конечно же, грань эта проявлялась намного чаще, чем казалось самому Юнгерову.

Юнкерс пометался по дому, глянул в монитор видеонаблюдения и увидел на черно-белом экране, как по парку бегают кавказские овчарки. Хозяин «Аэродрома» схватил рацию и хотел было наорать на охрану («кавказцы» недавно покусали рабочего-молдаванина), но сдержался, поняв, что просто хочет сорвать на ком-то изжоговую тоску от информации «старпома». А «изжога» не проходила. Юнгеров начал даже непроизвольно перебирать в уме всех, кто был на празднике, потом опомнился, плюнул на пол в сердцах.

Юнкерс понимал, что Ермилов не изгалялся над ним, похмельным. «Старпом» был человеком очень специальным и не любил раньше времени «открывать шампанское». Юрий Петрович отличался особой внимательностью и гениально умел обращать внимание на косвенные признаки. Он дружил с очень многими, и эти многие легко делились с ним общей (а иногда и очень конкретной) информацией. Обрывки новостей и информации Ермилов стыковал и систематизировал. Как правило, эти осколки мозаики не касались впрямую «империи Юнкерса», но советник знал, что мир – «имеет форму чемодана», в котором все взаимосвязано. Именно эта система стыковок и систематизации позволила Юрию Петровичу совсем недавно высветить любопытную ситуацию вокруг троллейбусного парка. Внешне там все было очень скучно – какая-то возня мышиная, кто-то какие-то «крышные» деньги переводил под видом несуществующих информационных услуг… В этом парке мутили противники Юнкерса, хотевшего в близкой перспективе прибрать предприятие к своим рукам. И вдруг Ермилов натолкнулся в этом клубке на «своего» человека, который, мягко говоря, ну никак не должен был там оказаться. И этот человек никогда никому ничего не говорил о своем интересе к троллейбусникам.