Лев Самойлов - Выстрел в переулке

Гончаров усмехнулся.

— Но жилец предложил вам высокую плату и вы решили пойти на такое нарушение.

Кривошеев молча опусти голову.

— Хорошо, пусть это останется на вашей совести, — мягко сказал майор. — Но почему именно его вы заподозрили? Прописка — одно дело, а убийство...

— Он часто угрожал Вале и даже бил ее. Я слышал. Однажды даже хотел вмешаться, а потом решил, не мое дело.

— Жаль. Это касается каждого. В таких делах нет посторонних. Когда вы последний раз видели Грачева?

— Сегодня он не ночевал дома. Приехал на дачу незадолго до моего отъезда.

Гончаров посмотрел на часы.

— Сейчас без четверти одиннадцать. Надо торопиться.

— Надо торопиться! — как эхо, повторил Кривошеев.

— Вы, Сергей Михайлович, поедете с нами. Будете показывать дорогу. Главное — не мешкать.

Мы вышли на улицу. Моросил дождь. Мокрый асфальт мостовой блестел и искрился под ярким светом фонарей. Две машины ожидали нас у ворот соседнего дома. В одной поместились капитан Дроздов и его сотрудники. Гончаров, Кривошеев и я сели в другую. Машины развернулись и понеслись в сторону Ленинградского шоссе.

Мимо нас проплывали стадион «Динамо», аэропорт, многочисленные новостройки. Сквозь стекла мелькали вперемежку многоэтажные дома, небольшие домики, огоньки на каких-то зданиях и башенных кранах, застекленные крыши заводских корпусов. Наконец город кончился, и по обеим сторонам шоссе потянулись поля, перелески, дачные поселки.

Мы ни о чем не разговаривали. Стараясь успокоить взвинченные нервы, я стал думать о том, как следует начать свою серию очерков, но стремительный бег машины, тревожное ожидание встречи, последней встречи с преступником, — все это лишало возможности сосредоточиться, уводило мысль в сторону.

Гончаров наклонился к шоферу и о чем-то спросил. Затем, откинувшись на спинку сиденья, он сказал:

— Скоро Локтево.

Через некоторое время машина резко свернула вправо. Теперь мы ехали по проселочной дороге. При слабом свете редких уличных фонарей стали видны очертания домиков, разбросанных по обеим сторонам поселка. Перед нами маленькая дачная уличка. Темнели крыши и мезонины дач. Машина замедлила ход и остановилась. Я увидел, как сзади на небольшом расстоянии от нас погасли фары второй машины. На улице не было видно ни одного прохожего. Только лай собак нарушал ночную тишину да в соснах шумел ветер.

— Прошу вас пока оставаться в машине, — сказал майор и вышел. Некоторое время мне была видна его фигура, потом она словно растаяла в темноте. Мы сидели молча, и только иногда Кривошеев тяжело вздыхал:

— Боже мой, боже мой!

Наконец показался Гончаров. Отворив дверцу машины, он тихо сказал:

— Люди вокруг дачи расставлены. Все идет по плану. У меня, Сергей Михайлович, к вам просьба. Покажите комнату вашего квартиранта. Не возражаете?

Кривошеев ничего не ответил. Послышался его очередной тяжелый вздох. Видимо, поняв, в каком состоянии он находится, Гончаров успокоительно добавил:

— Да вы не нервничайте, никакой опасности нет, мы всё предусмотрели и всё учли: возьмите себя в руки... Вы хозяин дачи, приехали к себе, что в этом особенного? Если Грачев дома и, судя по тому, что не видно ни огонька, уже спит, ещё лучше. Я пойду вместе с вами. Хорошо?

— Хорошо, — хрипло проговорил Кривошеев. Протянув руку, майор помог ему выйти из машины.

В машине остались мы с шофером. Снова воцарилась тишина. Шофер переложил пистолет из заднего кармана брюк в пиджак, открыл боковую дверцу и стал напряженно всматриваться и темноту.

Давно забытые фронтовые ощущения проснулись во мне. Нервы напряглись, слух улавливал малейший шорох, глаза, постепенно привыкшие к темноте, начали различать отдельные предметы. Сейчас я как-то особенно почувствовал себя связанным с людьми, которые там, впереди шли брать преступника, убийцу. Люди тяжелого, сурового, самоотверженного долга!

Послышались быстрые шаги. Сотрудники уже возвращались. Неужели все кончилось?

Я тихо окликнул Дроздова. Он, не останавливаясь, махнул рукой и побежал к своей машине. Машина начала разворачиваться, и ее красные огоньки вскоре исчезли в темноте. Почти тут же подошли Гончаров, Кривошеев и еще один из сотрудников, лица которого я так и не смог разглядеть.

— В чем дело, Федор Георгиевич? — спросил я.