Николай Леонов: Выстрел в спину

«При первичном осмотре на входной двери никаких повреждений не обнаружено.

Прихожая размером два на три метра, дверь в комнату из прихожей — налево, в кухню — прямо и направо.

При входе на правой стене вешалка, на которой висит мужской плащ 50-52-го размера, принадлежит хозяину квартиры. На полу прихожей следов, годных для идентификации, не обнаружено. Дверь в комнату замка не имеет, открыта. Комната размером четыре на пять метров, с одним окном напротив двери, выходящим на юго-запад.

Труп лежит почти в центре комнаты, головой к двери, на спине (фотографии прилагаются)».

«Температура тела и температура окружающей среды, а также наличие, величина и расположение трупных пятен и время восстановления их после надавливания свидетельствуют о том, что смерть наступила примерно восемь-девять часов назад».

«Форма и величина входного пулевого отверстия под левой лопаткой, наличие и ширина пояска обтирания, наличие и ширина пояска окопчения, а также распределение вокруг пулевого отверстия остатков продуктов сгорания пороха и несгоревших порошинок свидетельствуют о том, что выстрел произведен с расстояния менее метра».

Эти документы появились на столе инспектора МУРа капитана милиции Льва Гурова второго сентября, а первого сентября Лева шел по Страстному бульвару, в сторону Петровки, и напевал: «Судьба играет человеком, а человек играет на трубе». Сегодня Леве исполнилось тридцать, и он был склонен смотреть на мир снисходительно. Вместе с Левой по бульвару шагали школьники. Маленькие мальчики с оттягивающими плечи ранцами, словно крошечные солдатики, стыдливо сторонились своих гордых бабушек и мам. Девочки в белых передничках, прижимая к груди букеты, напоминали балерин, выходящих на поклон. Старшеклассники, люди уже умудренные и в меру разочарованные, шли неторопливо.

В Москву Лева переехал больше года назад. Сначала высоким начальством был решен вопрос о переводе в столицу отца Левы — генерал-лейтенанта Ивана Ивановича Гурова. Вдруг неожиданно перевели в Москву и начальника Левы — полковника Турилина, который добился перевода и для Левы. Отец же все сдавал дела.

Родители и воспитавшая Леву домашняя работница, хозяйственный руководитель семьи Клава, должны были приехать в октябре.

Первые полгода Лева жил в общежитии, затем Гурову-старшему дали большую квартиру в новом доме. Лева с двумя чемоданами переехал в пустые гулкие комнаты, купил раскладушку, долго таскал ее по квартире и наконец установил на кухне. Еще через несколько месяцев от родителей прибыло два контейнера с вещами. Сейчас ящики загромождали квартиру, создавая лабиринты. Лева закрыл дверь в комнаты, оставив себе переднюю, ванную, туалет и кухню. Этим он хотел подчеркнуть, что ко всей остальной территории не имеет отношения и тем более не несет за нее никакой ответственности.

Москва и Управление уголовного розыска встретили Леву прохладно. В группе вместе с Левой было четыре человека.

Старший инспектор подполковник Петр Николаевич Орлов работал в уголовном розыске уже четверть века, то есть почти столько, сколько Лева жил на свете. Был он человек решительный и властный, держался неприветливо, указал Леве стол и сейф, приказал ознакомиться с делами и приступить к работе, так как «пахать» за Леву никто не собирался. И пусть у Левы начальник отдела друг, а отец хоть маршал, но если Лева тянуть не будет, то он, Орлов, Леве не завидует.

Кабинет был на двоих, стол напротив Левы занимал Сеня Новиков, который год назад закончил университет, смотрел на жизнь сквозь очки восторженно и принял Леву с распростертыми объятиями.

Четвертый в группе — тридцатипятилетний майор Виктор Иванович Кирпичников — дело знал, служил исправно, почти все время проводил за столом и усердно писал. Леве было непонятно, как можно справляться с оперативной работой, не выходя из кабинета. Однако дела Кирпичникова всегда находились в порядке, и, как позже выяснилось, майор в отделе считался работником неплохим.

Группа курировала район Москвы, который по численности населения немногим уступал родному городу Левы.