Глеб Голубев: Лунатики

Все газеты, разумеется, печатали и фотографии Альфреда Бромбаха, кому при таких загадочных и драматических обстоятельствах буквально свалилось на голову миллионное наследство. Он не представлял ничего интересного, выдающегося: узкое, незапоминающееся лицо с безвольным подбородком, который не могла скрыть реденькая растрепанная бородка, маленькие усики под длинным, уныло свисающим носом — точно размазанная ненароком сажа. Он обожал сниматься в пестрых, крикливых спортивных курточках и пиджачках возле роскошных автомобилей, и вид у него на всех фотографиях был самодовольно-сытый, словно он только что очень вкусно поел.

Через день Гренер позвонил Морису и попросил его приехать в тюрьму уже как консультанта и побеседовать с несчастной Урсулой, проверить, нормальна ли она.

— Это было нелегкое свидание, Кло, — рассказал мне, вернувшись, муж. — И она себя чувствовала передо мной страшно неудобно, и я, конечно.

— А как она держится?

— Довольно спокойна, выглядит как обычно. Держит себя в руках. Вполне нормальна и, к сожалению, полностью вменяема.

— Но как-то все же пытается объяснить свою ошибку?

— Никак не может объяснить. Твердит одно: что не понимает сама, как это вышло. И я не могу понять, хотя ради этого, собственно, Гренер меня и приглашал. Ему тоже кажется невероятным, чтобы такая опытная, внимательная и аккуратная сестра могла так ошибиться. Нелегко ей придется на суде.

— Ее будут судить?!

— Наверняка. История-то уж больно кляузная. К тому же старуха, оказывается, помянула и ее в завещании. Оставила ей десять тысяч франков за образцовый уход и заботливость. Теперь это только вредит Урсуле, становится дополнительной уликой против нее. Конечно, прокурор за это ухватится: дескать, у нее была корыстная цель ускорить кончину старухи. Н-да, не повезло ей, чертовски не повезло. Впрочем, от подобных ошибок никто не застрахован, особенно если человек устал. Удастся ли только убедить в этом суд?

— Выступи на суде экспертом.

— Непременно бы, но я, к сожалению, не имею права. Во-первых, был знаком с Урсулой раньше. А во-вторых, я же теперь вроде сам судейский чиновник, официальный консультант. Но мы, конечно, постараемся с Гренером подобрать хорошего эксперта-психолога, чтобы он убедил суд: подобные ошибки возможны даже у опытных медиков. К сожалению, это единственное, что мы, пожалуй, можем сделать.

Суд состоялся через месяц. Я не пошла на него, не могла видеть страданий Урсулы да и сама не хотела попадаться ей на глаза в такие страшные для нее минуты. Муж пошел, пообещав мне сесть незаметно где-нибудь в дальнем углу, и потом подробно рассказал, как все происходило.

Прокурор действительно пытался изобразить бедняжку Урсулу убийцей, хотя в обвинительном заключении случившееся рассматривалось как трагическая ошибка. Комиссар Гренер включил в следственные материалы немало самых лестных отзывов весьма уважаемых людей о порядочности, честности, доброте Урсулы. Вся ее безупречная жизнь да и весь ее облик опровергали обвинения прокурора.

Я спросила у мужа, как держалась на суде Урсула.

— Хорошо. Лицо у нее было все таким же спокойным, красивым и ухоженным. Только изредка его искажала нервная судорога, у нее дергалось веко.

У меня прямо сердце перевернулось, когда Морис это сказал. Я разревелась.

Эксперта вообще не приглашали, поскольку вменяемость Урсулы не вызывала сомнений. Но суд все-таки признал Урсулу виновной лишь в неаккуратности, из-за которой, по ее небрежности, произошла трагическая ошибка.

— Возник довольно напряженный момент, когда прокурор и адвокат завели спор о том, была ли это ошибка в праве или фактах, — рассказывал муж. — Я так и не понял толком, в чем тут тонкости, но они имели важное значение: при ошибке в праве человек признается виновным, и судья может лишь смягчить ему наказание, а при ошибке в фактах обвиняемый должен быть оправдан. К счастью, все обошлось благополучно.

Урсулу оправдали — правда, она лишалась права на оставленное ей Матильдой фон Эрни-Альбах наследство, но это пустяки. Для нее, конечно, было несравнимо тяжелее то, что ей на пять лет запрещалось работать медицинской сестрой.

Для Урсулы это был, конечно, жестокий удар. Но все же никто из нас не ожидал, насколько он окажется для нее тяжким…

Через три дня после суда Урсула Егги покончила с собой, отравилась.