Андрей Кивинов: Тревожная кнопка

И даже в мелочах она старалась не фальшивить. Поэтому «поторговалась», прежде чем сесть в машину. И забралась на заднее сиденье. За ней могли наблюдать. Сантана не только в игрушки телефонные умеет играть. Иначе не жил бы в рыцарском замке.

Однако!.. Никаких знаков внимания! Ни одного! Словно она инструмент! Задание — отчет — новое задание!

Почему такая несправедливость? Чем она хуже других Колькиных барышень? И не уродка вроде. Что ему надо?

Как всякий опытный разведчик, Светочка всегда имела запасной вариант:

— Ой, Коль… Мы мимо меня поедем… Мистика какая-то. Я тогда пришла из кино, а холодильник сломался.

— И что тут мистического?

— Ну фильм-то про что был, помнишь? Про бунт машин.

В кино его затащила она. Поспорили однажды о какой-то ерунде. Условились, что в случае Колиного проигрыша он ведет ее на блокбастер. Он проиграл. Но, увы, культпоход в кино ограничился именно кино. Никаких поползновений с мужской стороны, никаких мест для поцелуев. Чисто по-пионерски. Даже до квартиры не проводил. И не потому, что сюжет оказался не про любовь.

— Ты в холодильниках разбираешься?

В холодильниках, если верить подруге-коллеге Ольге Гориной, Бойков разбирался.

— Ну так…

— Может, посмотришь?

— Да там просто все, — Коля даже не попытался притормозить, — внутри колесико. Скорей всего, оно на максимуме. Поверни на пару отделений против часовой стрелки — и никаких проблем.

— А если там нет колесика?

— Тогда это не холодильник, а микроволновка… Ха-ха-ха…

«Гад, гад, гад!!!»

Неприятно, когда тебя унижают, а ответить невозможно. Вдвойне обидно, если унижают в присутствии коллектива, используя при этом обороты, запрещенные с недавнего времени к употреблению в медийном пространстве.

Анатолий Сергеевич Сычев, начальник территориального отдела полиции, человек с походкой пингвина, упомянутые обороты уважал и с удовольствием употреблял по любому поводу и без. А уж если отчитывал подчиненного, то совершенно забывал про цензуру. У нас здесь не светский раут, не телешоу и не пресс-центр, у нас — рабочий кабинет. И плевать — есть коллектив или нет, хорошо тебе или плохо. Накосячил — получай с оттяжечкой!

Упомянутую походку он унаследовал от прадеда, якобы покорявшего Антарктиду и долгое время жившего среди императорских пингвинов. Да, похоже, не только походку. Когда Анатолий Сергеевич волновался или отчитывал подчиненных, непроизвольно хлопал руками по бедрам, словно пингвин крыльями. А нос с горбинкой, похожий на клюв, окончательно добивал имидж руководителя.

Объект начальственного гнева — молодой участковый инспектор Сережа Михалев, стоявший перед Сычевым, искренне не понимал, в чем его вина. Он съездил в больницу, откуда в отдел пришла телефонограмма о получении гражданином легких увечий. Поговорил с потерпевшим мужиком, записал объяснение, взял заявление, справку уточненного диагноза. Доложил… А теперь его имеют в хвост и в гриву, да еще в присутствии коллег.

— А чего я не так сделал-то?

— А ты еще не понял?! Запомни, милый мой, — Сычев кончиком галстука вытер слюну с подбородка, — прежде чем брать с человека заявление, поинтересуйся, чего он хочет. Спросил?

— Так там грабеж! По любому пришлось бы брать.

— Да что ты говоришь?! А если он от любовницы шел, и ему эти уголовные дела как серпом по бубенцам… Или, вообще, в курсе, кто его грабанул… Эх… А нам глухарь по тяжкому! Да еще перед итоговым совещанием за квартал!

— Если б не хотел, не написал бы…

Аргумент не прошел. Крылья в очередной раз стукнули по бедрам.

— А вы-то что не подсказали? — Пингвин перевел строгий взгляд на сидящих возле стены коллег Михалева — работающих с Сергеем на опорном пункте участковых Сапрыкина и Машкова.

— Так думали, Серега знает, — буркнул последний, вечно хмурый майор, напоминавший профессора Мориарти из отечественного фильма, — не первая же телефонограмма.

— Знает… Если вместо службы халтурить, то скоро свое звание забудешь!.. Кто, вообще, этот потерпевший? — Грозный клюв снова повернулся в сторону Михалева.

— Работяга… Строитель. Срубы делает, бани.

— Значит, дерево, — заключил шеф, — иди, как хочешь с ним договаривайся, но чтобы глухаря нам не было.

— Анатолий Сергеевич, а почему мне материал?

— А кому?!

— Операм… Тут же без лица… Неочевидное.

— Ты напортачил, а операм разгребать? Нет уж, милый мой! Сам давай! Завтра же поезжай в больницу! Садись.