Виктор Пронин - Победа по очкам

– Павел Николаевич… Вас, видимо, должны были просветить… Вы же не первый беретесь за это дело.

– Просветили.

– Вы, наверно, догадались, что дело это не столько экономическое или уголовное, сколько политическое.

– Догадался.

– Вот видите… У нас любое дело, как только переваливает за десять миллионов, становится политическим. Украдете миллион долларов – посадят быстро и надолго. Украдете десять миллионов – начинаются проблемы. Многочисленные, убедительные, но все в вашу пользу. Украдете сто миллионов долларов – все! Вы надежда нации, опора государства, лицо, приближенное к императору. Как говорили классики – надежда русской демократии.

Пафнутьев помолчал, взяв верхний том, с силой бросил его на стопку, склонив голову, посмотрел на выползавшую из страниц пыль.

– Пыль, – сказал он.

– Не понял?

– Пыль, говорю, вылезает из томов.

– Да, – кивнул Шумаков, – я вас понимаю. С этими томами надо обращаться осторожнее. В них столько пыли, столько пыли, что она становится взрывоопасной. Знаете, это как в шахтах, где темно, сыро и ничего не видно… Так вот, есть шахты, которым присвоена специальная категория – опасные по пыли.

– Там темно и сыро? – Пафнутьев кивнул на тома уголовного дела.

– Да, там темно и сыро. Впрочем, сырость можно назвать мокрухой. В наших с вами кругах чаще употребляется именно это слово. Я немного занимался этим делом… И знаю, о чем говорю.

– Этот человек… Я имею в виду Лубовского… Надежда русской демократии?

– Конечно! – воскликнул Шумаков. – Он содержит партии, фонды, у него своя пресса… Вы читаете утреннюю газету и даже не догадываетесь, кто ее владелец, кто именно в это утро пудрит вам мозги, кто в этот вечер учит вас жить. Его принимает не только наш, не менее охотно с ним беседует и тот президент.

– Заокеанский? – ужаснулся Пафнутьев.

– На той стороне Атлантики, – осторожно поправил Шумаков.

– Надо же!

– Скажу больше… Мне известен случай, когда заокеанский, как вы выражаетесь, звонил нашему и справлялся о здоровье Лубовского, о его делах и успехах. – Шумаков постучал указательным пальцем по стопке уголовного дела, чтобы у Пафнутьева не осталось никаких сомнений, о ком идет речь.

– Надо же! – повторил Пафнутьев. – Простите, Игорь Александрович… Вы говорили о темноте и сырости… Если я правильно понял, это дело не просто безнадежное, а… опасное?

– Да, так можно сказать.

– Мне кто-то говорил, что мой предшественник, который оказался слишком уж азартным… Попросту исчез! Это правда?

– Исчез, – кивнул Шумаков, как бы что-то преодолевая в себе, будто Пафнутьев затронул тему, о которой здесь говорить не принято, его вопрос прозвучал дурным тоном.

– Но человек не может вот так просто исчезнуть!

– Почему? – Шумаков пожал плечами, будто услышал слова не просто наивные, а даже глуповатые. – Очень даже может. В России каждый год исчезают около тридцати тысяч человек, вам это известно?

– Но некоторые потом находятся? Сбежавшие мужья, отбившиеся дети, загулявшие девочки…

– О! Павел Николаевич! Не надо! – Шумаков махнул рукой. – Их так немного, так немного, что на общей статистике ни нагулявшиеся мужики, ни образумившиеся красотки не отражаются.

– Уж не инопланетяне ли их похищают? – Пафнутьев старательно сделал серьезное лицо.

– Нет, Павел Николаевич! Смею вас заверить – нет, – твердо повторил Шумаков и поднялся – легкий, в светлом просторном костюме, изящный и уверенный в себе. – Павел Николаевич, а почему бы нам не пообедать вместе? Здесь неплохая столовка. Покажу, познакомлю. А?

– Вроде рановато. – Пафнутьев посмотрел на часы.

– А я зайду за вами, когда будет в самый раз… Часа через три, а?

– Можно, – согласился Пафнутьев. – Вы сказали, что в этом деле исчез не только мой предшественник?

– Да, там есть несколько странных моментов. Но что делать, Павел Николаевич… У каждого преступника свой почерк, свои методы решения проблем… Каждый проявляет творческую жилку по-своему. Разве нет?

– Вы имеете в виду Лубовского? – Пафнутьев не любил недоговоренностей.

– Ну зачем же так, Павел Николаевич! – рассмеялся Шумаков. – Я говорил вообще. А что касается Лубовского… Он талантливый человек, и у него действительно есть свой почерк.

– Талантливый вор?

– Можно и так сказать, почему нет? Уж если эти тома написаны, значит, за ними что-то стоит.

– По-настоящему талантливых воров мы не знаем. Их никто не знает. Все эти кровавые знаменитости, о которых захлебывается наша пресса… Это бесталанные преступники, засветившиеся, обнаружившие себя. Хороший вор должен быть не только непойманным, но и неузнанным.