Инна Тронина - Удар отложенной смерти

– Опущенным? – с ужасом переспросил Кисляков, и чуть не сбросил локтём на пол графинчик из-под водки.

– Не понимай буквально, Валера. Его нужно убить морально, понимаешь? А уже потом – физически, если будет нужно. Наш гордец сам покончит с собой после такого позора. Не забудет того, как орал и вырывался…

– Филипп Адольфович, вы хотите его… – По щекам Кислякова побежали мурашки.

– Да, хочу! Когда он завтра в четыре явится к вам, делайте, что угодно, но до моего прихода он должен лежать на носилках. В противном случае он и дальше будет куражиться – и над вами, и надо мной. А вот последнего я никому и никогда ещё не спустил. Мне надоело мочить моих людей из-за него. Я желаю поговорить с ним лично, спросить за всё. И потому прошу подготовить наше свидание. Блад ещё тысячу раз проклянёт себя за то, что вовремя не сбавил обороты. Я его сломаю, Валера. Заодно и вас, салаг, поучу, как следует себя вести в рисковых случаях. Он же человек. И будет орать у печи, как все. Это уже – не театр, и он – не актёр. – Готтхильф постучал сигаретой по краю сверкающей пепельницы. – А тебя, Валера, я об одном предупредить хочу. Соберёшься колоться хоть перед Озирским, хоть в ОБХСС, попятишься в последний момент – не взыщи!..

Готтхильф с удовлетворением отметил, что Кисляков посинел от страха.

– Я тебе всё сказал. – Он поднялся, бросил на стол несколько сотенных. – Больше у меня времени нет. Ночью подумай, как станешь исполнять приказ, чтобы завтра не лопухнуться. А пока посиди ещё немного тут – попей, поешь. Только старайся с незнакомыми бабами не крутить – могут быть от Горбовского.

И, крепко хлопнув Кислякова по плечу, Готтхильф вышел из «купе».

Суетливый швейцар раздражал так, что хотелось вырвать у него белую дублёнку, одеться самому. Готтхильф сунул деду «угол» – так называли четвертной. Не дослушав слов благодарности, вышел на трап, в ледяной январский вечер. Вгляделся вдаль и увидел белую «Волгу» на Мытнинской, поближе к Петропавловке. Филипп, который теперь отказался от услуг водителей, быстро пошёл к автомобилю.

Завтра он был свободен. Днём они с дочкой Магдой собирались сходить в кино на «Интердевочку». Это была их тайна. Регина, с которой Филипп временно разъехался, не одобряла этих вольностей. Двенадцатилетнему ребёнку, по её мнению, нечего было делать на таких сеансах. Филипп же считал, что от жизни девчонку всё равно не спрячешь. И пусть она смотрит такие фильмы вместе с отцом, а не с кем-нибудь другим.

Девочка понятия не имела, чем на самом деле занимается её папа. Для неё он был заведующим химической лабораторией в научно-производственном объединении. А до этого они с матерью не раз приезжали в Технологический институт, где преподавал доцент Готтхильф.

Открывая дверь «Волги», Филипп вспомнил, как несколько дней назад встречался с Магдой у Зоопарка – совсем недалеко отсюда. Тогда он шёл по скверу, а мимо, на пони, ехал мальчишка в синей курточке. Он победоносно взглянул на Готтхильфа, потом – на своего отца. Папаша суетился перед мордой лошади, фотографируя отпрыска. Поближе к ограде торговали самиздатом.

– Пап! – крикнула Магда, махая рукой. – Я здесь!

Она бежала от ворот Зоопарка, Мелькали белые кроссовки, а вязаная шапка с бисером съехала на нос. Светло-жёлтые, как солома, волосы рассыпались по плечам.

– Пап, я кошек смотрела! Знаешь, там такой клёвый камышовый кот есть… И ещё одна киса – как Марфушка из пивного ларька на Руставели. А в соседней клетке – вылитая наша Нюська. Вся мраморная, гладкая… Пап, знаешь, там в клетке сидела натуральная крыса. Только глаза у неё не по бокам, а близко. И она, представляешь, мышь ела! Честное слово! Никогда не видела, чтобы крысы ели мышей!

На людях Магда говорила всегда по-русски.

Филипп дал задний ход, чтобы развернуться у Зоологического переулка, а после выехать на мост Строителей. Вновь и вновь он представлял прозрачные голубые глаза дочери, своего невинного ангелочка. Магда страшно пострадает в случае его ареста, ничем не заслужив этого. И ради того, чтобы сберечь покой ребёнка, Готтхильф готов был запихать в печь крематория или лично пристрелить штук пятьдесят капитанов Озирских и столько же Валерок Кисляковых…

Готтхильф оставил «Волгу» не на общей парковке, а на служебной – между похоронными автобусами. Вылез, снял «дворники» и зеркало, бросил всё это на заднее сидение, прикрыл чехлом и запер дверцу. Потом, сунув руки в карманы дублёнки, пошёл искать Валерия.