Наталья Лапина - Зодчий из преисподней

Длинные тонкие пальцы с некрасивыми бугорками суставов теребили краешек кружевного платка на груди.

Далеко за окнами храма пробился сквозь толщу туч лучик осеннего солнца, и сразу несколько янтарно-желтых отблесков озарили притвор.

И сумрак отступил.

Ненадолго.

Автостанция оказалась типичной и убогой: безликая стеклянная коробка из скрепленных металлическим каркасом серых, словно никогда не мытых огромных стекол. Два затоптанных газончика, два безнадежно осунувшихся от долгих невзгод киоска и такое же унылое и темное кафе с весьма «подходящим» названием – «Версаль».

Только снег украшает эту неживописную местность, его уже навалило порядком – по самую щиколотку.

На обозначенных лишь бордюрами платформах – несколько обтрепанных дедов и неопределенного возраста тучных баб с плотно набитыми ведрами и сумками. Отворачиваются от ветра, ругают стужу, цены, транспорт и правительство… За киоском притаились двое худеньких пацанят в коричневых пальтишках, желто-зеленых шароварах и видавших виды кроссовках, бывших когда-то белыми. Курят, разумеется.

Ветер пронизывает до костей, редкие снежинки остро колют лицо. Но в помещение вокзала Боря Тур заходить не хочет. Похоже, там холоднее, чем на улице. Ледяные сквозняки – от бетонного пола до туманной мглы нелепого высоченного потолка. Затхлым запахом пота веет от стен и старых скамеек.

И отвратительное бахканье насквозь промерзшей металлической двери.

А он надеялся, что последняя железная дверь затворилась за ним сегодня утром. В зловещем тамбуре на проходной колонии. Сначала заскрежетали запоры сзади. Долгая-долгая пауза. И только вслед за ней заскрипела механическая задвижка перед ним.

Он не рванулся, не побежал. Задержался на какой-то миг. И двинулся вперед спокойно и уверенно. Хотя и на негнущихся деревянных ногах.

Вышел. Старательно, от всей души вдохнул воздух свободы. И направился в сторону автостанции – всего каких-то пять-шесть километров. Боря знал – куда. Хорошо помнил дорогу. Почти пять лет мысленно каждый день проходил по этому маршруту. Представлялось это – как радостное, солнечное путешествие. Мечтал о нем. Грезил им. И наконец – амнистия.

И вот – холод и мрак, и вместо радости – съежившаяся в груди тревога. И дрожание на открытой всем ветрам платформе. И от мороза – лишь плохонькая старая курточка, под засаленной на сгибах плащовкой – сбитый комками синтипон. Она давно уже превратилась в демисезонную, а о ее зимнем прошлом напоминает только заношенный воротник из искусственного меха. Черная вязаная шапочка, острый голодный взгляд, нервно напряженные плечи – каждый встречный мгновенно догадается, откуда он: два последних года ХХ века и три первых ХХІ столетия провел за решеткой.

И точно. Лишь только ткнулся к малюсенькому, глубоко погруженному в стену окошку, кассирша неприветливо уколола испуганным взглядом:

– Минут через десять-пятнадцать будет частный микроавтобус. Проходящий. В будни там всегда есть места. Но у них дорого. В полвосьмого есть еще харьковский, рейсовый. Тоже проходящий. Ждите.

Ждать он не хотел. Разница в цене показалась незначительной. Конечно, он не собирался сразу растранжирить последнюю копейку, но решил уехать отсюда как можно скорее. Даже если не будет свободных мест, всегда можно договориться с водителем.

Но прошло уже почти полчаса, а микроавтобуса и в помине не было. Вместо него, натужно пыхтя мотором, подъехал старенький «ПАЗик», и в него, заполошно потолкавшись и немного покричав, мирно уселись деревенские мужики и тетки со своими вечными торбами и ведрами. Дверцы со скрипом сомкнулись, и они, сопровождаемые деловитым тарахтеньем мотора, отправились то ли в Пронозовку, то ли в Калатозовку – туда, где их ждут любящие домочадцы, теплые комнаты, где они будет хозяевами жизни, а не надоедливыми гостями, как на этом Богом забытом вокзальчике.

Маленькие курильщики тоже подались домой. Стало совсем пусто.

И безжалостный гвоздь, который он носил в сердце последние несколько лет, снова начал жечь изнутри. Как всегда, когда на душе пусто, одиноко и темно… Когда вот так неотвратимо надвигается пасмурный вечер. Тучи. Вьюга. Снег. И тусклый свет из чужих промерзших окон.

Когда он, окончательно замерзнув, надумал-таки податься в убогий «Версаль», на вокзальную площадку неожиданно влетел ярко-фиолетовый микроавтобус. Он затормозил сбоку, будто не хотел иметь с этой нелепой автостанцией ничего общего.