Стивен Бут - Вкус крови

– В настоящее время разыскиваются четверо подозреваемых, – рассказывал коллега Купера. – Все четверо – белые мужчины в возрасте от двадцати пяти до сорока пяти лет, говорящие с местным акцентом. Одного из них опознали как Эдварда Кемпа, проживающего в Идендейле в доме номер шесть по Били-стрит. На вид ему тридцать пять лет, короткие каштановые волосы, рост около шести футов [3].

Погода в Скалистом Краю [4]менялась так быстро, что снегопады всегда оказывались для водителей неприятным сюрпризом. Сейчас все дороги вокруг Идендейла наверняка закрыты и останутся закрытыми до тех пор, пока по ним не пройдет снегоуборочная техника. Так что доступ в окружающие город населенные пункты может быть отрезан до завтра или даже до послезавтра.

Купер рано выехал из дома именно из-за погоды. До города из фермы «У конца моста» он добирался по следу первого снежного плуга, прошедшего по дороге. Покрытые снегом поля вокруг него, сверкающие и девственно чистые, напоминали свадебный пирог, залитый сахарным сиропом и до поры до времени спрятанный в темноте. Все это было здорово, но из-за спешки пришлось обойтись без завтрака, и теперь Бен чувствовал, что ему необходимы пара тостов с сыром и чашка черного кофе. Поэтому он и направлялся в сторону освещенных окон кафе «Старлайт», свет от которых отражался от нетронутых снежных сугробов.

– Эдварда Кемпа описывают как крепко сбитого мужчину с заметным неприятным запахом. Последний раз его видели одетым в длинное пальто и головной убор. Больше на настоящий момент ничего не известно.

Купер заглянул в окно кафе. За запотевшими стеклами в оконных рамах виднелись фигуры посетителей, закутанные в пальто и куртки с капюшонами, в шарфы и перчатки, и бесконечное количество различных головных уборов, сделанных из меха, кожи и шерсти. Выглядело все это как картинка в каталоге одежды для исследователей Севера.

– Все подозреваемые могут быть вооружены бейсбольными битами или похожим оружием. При контакте необходимо соблюдать осторожность.

Бен уже чувствовал вкус кофе и растаявшего сыра на губах, а в ушах у него звучал хруст поджаренного тоста. Его рот наполнился слюной. Он отвернул рукав пальто и взглянул на часы. У него была еще масса времени до начала смены.

Пока он стоял, уткнувшись носом в стекло, в помещении поднялась чья-то рука, которая стерла со стекла часть конденсата. В окне появилось лицо женщины, искаженное яростью. Было видно, как она произнесла непристойность и ткнула в направлении лица Купера двумя пальцами, затянутыми в шерстяную перчатку голубого цвета. Полицейский отшатнулся. Сегодня, видимо, придется забыть о тостах и кофе.

– Диспетчерская, пришлите машину к кафе «Старлайт» на Холлоугейт, – сказал Бен в рацию.

– Будет через пару минут, констебль Купер… Как там на улице, все еще темно?

– До рассвета еще целый час, – ответил Бен. – Сам как думаешь?

Хуже всего были лед и пронизывающий ветер. Они, как лезвия, врезались в мозг Мари Теннент и проникали так глубоко, что терлись друг о друга где-то в глубине ее черепа, наполняя ее голову шумом.

В последний час перед смертью Мари была уверена, что слышит музыку, стонущую в порывах ветра, шуршание колес на покрытой льдом дороге и бормотание голосов где-то глубоко в снегу. Она отчаянно пыталась как-то соотнести эти звуки с тем, что могло бы их издавать, дабы разобраться, что с ней происходит. Но музыка была совершенно бессмысленной, а голоса сильно искаженными, как будто бормотание доносилось из транзисторного приемника с садящимися батарейками.

Теннент лежала среди запахов потревоженного снега и влажного воздуха, ощущая на языке вкус крови. Ее тело представляло собой мозаику из обмороженных участков, потерявших всякую чувствительность, и островков боли. Руки и ноги женщины горели в тех местах, где растаявший было снег проник ей под одежду и вновь замерз. Боль в голове постепенно превращалась в жестокую и непереносимую агонию.

Именно из-за этой боли Мари четко понимала, что звуки, которые она слышала, были вызваны тем, что крохотные косточки в ее внутреннем ухе под влиянием холода сжимались и скручивались. При этом они терлись друг о друга – отсюда и этот тихий шепот и бормотание, которые, будучи пародией на настоящие звуки, сопровождали ее постепенный уход из реального мира. Неприятное и маловразумительное прощание, последнее, сбивающее с толку, послание внешнего мира. Эти звуки были единственными, под аккомпанемент которых она шла в последний путь.