Александр МакКолл Смит - Талантливый господин Варг

Посещавшие Ульфа сомнения в пользе дорогостоящих психологических консультаций могли бы подвигнуть его и вовсе их прекратить, когда бы не почти суеверное нежелание разрывать отношения с доктором Свенссоном. Конечно, нельзя не признать, что это захватывающий опыт – погружаться в глубины собственного подсознания; по крайней мере иногда это бывал захватывающий опыт. Потому что порой Ульфу казалось: подсознание способно на банальности такого масштаба, что лучше бы оставить его в покое, как люди обычно поступают со всяким случайным хламом в своей жизни. С доктором Свенссоном этими смущающими его размышлениями Ульф делиться не стал; быть может, они еще всплывут естественным путем, на кушетке психоаналитика.

Его коллега Анна испытывала серьезные сомнения насчет Ульфовой психотерапии.

– Честно говоря, Ульф, – заметила как-то она, – не понимаю, зачем ты вообще тратишь на это время. Ты – самый приспособленный к жизни, самый уравновешенный человек из всех, кого я знаю. Включая меня и Джо.

Джо был Аннин муж, кроткий и совершенно ничем не примечательный анестезиолог. Доктор Свенссон идентифицировал его как соперника Ульфа, но, насколько мог судить Ульф – точнее, насколько могла судить сознательная часть его рассудка вкупе с супер-эго – для соперничества не было никаких оснований, поскольку Ульф решил, что никогда не станет что-либо делать со своими чувствами к Анне. Она была его коллегой, к тому же – замужней женщиной, и оба этих обстоятельства делали невозможной какую-либо эмоциональную связь между ними. Да как вообще он мог, спрашивал себя Ульф, даже думать о том, что можно разрушить устоявшуюся Аннину жизнь, с мужем, с двумя дочками – обе чемпионки по брассу, юные дарования в мире водных состязаний, которых ждало большое будущее? Как он только мог?

И вот, оказывается, Анна считает, что и она, и ее муж меньше приспособлены к жизни и уравновешенны, чем он, Ульф. Он сильно в этом сомневался: в конце концов, они были созидателями образцового семейства, родителями двоих детей; он же, напротив, был следователем-холостяком, живущим в одиночку, владельцем слабослышащей собаки и клиентом психоаналитика.

– Людям не нравится, когда их друзья преуспевают, – заметил как-то доктор Свенссон. – Успех друга подчеркивает наши собственные неудачи. Нам не хочется, чтобы у друзей водилось больше денег, чем у нас; да и друзей тоже, если уж на то пошло. Видите ли, зависть пустила в нашей психике глубокие корни.

– Но если зависть – настолько сильное чувство, – сказал Ульф, – значит ли это, что мы не можем испытывать положительные эмоции от чужого успеха?

– На каком-то уровне мы, конечно, можем получать от этого удовольствие, – ответил доктор Свенссон. – Но на самом поверхностном. В глубине нашего сознания, нутром, так сказать, мы никогда не станем приветствовать чужую удачу.

Нутром… Ульф глубоко задумался над этим словом. Доктор Свенссон имел обыкновение поминать нутро время от времени, но никогда не пояснял, где, собственно, оно находится. Ульф, однако, никогда не испытывал сомнения в его существовании. Он всегда чувствовал собственное нутро, когда становился свидетелем какого-нибудь особенно яркого проявления человеческой жесткости; тогда его охватывало сильнейшее – до тошноты в желудке – отвращение, а желудок и нутро, как ему представлялось, находятся примерно в одном и том же месте.

Влияло ли как-то нутро на его отношение к браку Анны? Если он не желал ей счастья в этом браке, то, может, это был просто вопрос выгоды, вопрос рационального расчета: что лучше для него самого. Или это говорила в нем обычная, слепая зависть – потому что он сам давно уже был в разводе? Он вдруг понял, что какая-то его часть – его Ид – очень бы приветствовала разлад между Анной и Джо, поскольку это открыло бы ей – этой части – дорогу к тому, чего ей очень хотелось: начать с Анной роман. Понятное дело, ничего другого от Ида ждать не приходилось – вечно он был озабочен удовлетворением животных страстей, сексуальных желаний, своим голодом, своим стремлением хватать и пожирать. Насколько же прочнее, подумалось Ульфу, положение тех, кто отказывал Иду в осуществлении его амбиций; кто возвышался над плотскими страстями и гордо парил в недосягаемой вышине. Конечно, это была всего лишь иллюзия. Аскеты, святые, те, кто жертвует собой – у всех у них, как правило, имелись свои грязные секреты, тайные страстишки, провалы и неудачи. От Ида было не так-то легко отделаться; он всегда требовал своего и, как правило, этого добивался.