Алексей Макеев - Объятия бездны (сборник)

«Нам не дано предугадать, как наше слово отзовется», – писал Федор Иванович Тютчев. Но, если «слово» поменять на «дело», смысл, в общем-то, останется тот же. Ведь Александр Грехем Белл, патентуя в 1876 году телефон, тоже не предполагал, какой шквал яростных высказываний будет вызывать через поколения его изобретение. Впрочем, если авторство Белла все-таки подвергается некоторому сомнению, то разбуженный среди ночи полковник-важняк Лев Иванович Гуров был взбешен без всякого сомнения. Он откровенно высказался сначала в адрес самого телефона, потом его изобретателя, а сняв трубку стоявшего на прикроватной тумбочке аппарата, собрался было поступить точно так же с самим звонившим, но не получилось, потому что это был генерал-майор Петр Николаевич Орлов, его друг и начальник. Причем сначала друг, а уже потом начальник, который ни в коем случае не стал бы беспокоить Гурова, если бы у него самого земля под ногами не горела. А никто другой просто не решился бы будить Гурова – все-таки положение уже не то, чтобы его, как мальчишку, по тревоге поднимали.

– Что на этот раз? – раздраженно буркнул Лев.

– Пока не знаю, Лева. Меня самого замминистра с постели поднял, но и он толком ничего не знает: то ли массовое самоубийство, то ли убийство, – ответил Петр. – Но в деле замешаны дети очень, – подчеркнул он, – высокопоставленных родителей.

– Господи! – простонал Гуров. – Как же я не люблю эти дела! Чуть копнешь поглубже – и в такое дерьмо вляпаешься, что потом отмываться замучаешься! Слушай, а может, ты как-нибудь без меня? – просительно сказал он. – Ну, придумай что-нибудь! Имею же я право заболеть, в конце концов!

– Прости, Лева, но приказали поручить это дело именно тебе. Ты же у нас лучший из лучших, а за славу надо платить! Так что жду тебя на месте то ли преступления, то ли происшествия – это уж как карта ляжет. Кстати, Стаса я уже вызвал и только потом тебе позвонил – цени, что дал тебе хоть немного еще поспать!

– Отец-благодетель, блин! – не сдержался Лев, но Петр его уже не услышал, потому что положил трубку.

Настроение Гурова, и так далеко не безоблачное, было испорчено окончательно. Днем его жена Мария Строева, народная артистка России, надолго уехала за границу на съемки, но это дело обычное, а вот то, как она тщательно и придирчиво собирала сумку, рассматривая каждую вещь только что не под микроскопом, прежде чем положить ее в чемодан, Льву не понравилось. И хотя он подумал, что проблемы нужно решать по мере их возникновения, а не накручивать себя раньше времени, некоторый неприятный осадок в душе остался. А теперь еще это дело добавилось! И он не без оснований предполагал, что нервы ему потреплют изрядно. Плавали! Знаем!

Элитная высотка в тихом центре Москвы, несмотря на глубокую ночь, светилась огнями, как новогодняя елка гирляндами. Это сравнение было тем более уместным, что очень многие окна оставались темными: кто-то покупал квартиры для вложения средств, потому что недвижимость в Москве никогда не подешевеет, а кто-то был просто в отъезде – лето, август, сезон отпусков, и этим все сказано.

Подъехав ближе, Лев был вынужден оставить машину, потому что оцепление выставили неслабое – уже за квартал до высотки никого не пропускали. Гуров достал удостоверение и пошел дальше пешком, причем предъявлять его приходилось постоянно, буквально через каждые несколько шагов. Добравшись, наконец, до высокого решетчатого забора, ограждавшего территорию вокруг высотки от внешнего мира, Гуров увидел, что все пространство перед воротами заставлено автобусами СМИ – такие новости, как ни старайся, в тайне не сохранишь, потому что любой дежурный или кто-то еще не прочь подзаработать и слить горячую информацию журналистам. А вот за воротами, наряду с крутейшими иномарками жильцов, соседствовали машины полиции, «Скорой помощи» и труповозка. Журналисты прилипли к забору, нацелив свои видеокамеры между прутьями на то, что происходило внутри, потому что дальше их не пускали. Бойцы оцепления стояли насмерть, на льстивые речи не поддавались, на взятки не клевали и ничего не говорили. Лицо Гурова было пишущей братии хорошо знакомо, и все тут же бросились к нему.

– Господа журналисты, – предупреждая возможные вопросы, быстро проговорил он. – Вы сами видели, что я только что подошел, поэтому при всем желании ничего вам сказать не смогу, сам еще ничего не знаю. На том извините.