Николай Леонов - Убийство по расписанию

– В смысле?

– Я позвонил ей в кабинет, но вместо нее трубку взял какой-то мужик. И есть у меня такое смутное подозреньице, что это ментяра. Как пить дать ментяра.

– Ты дуешь на воду, Илья. – Похоже, что собеседник Лобанова, в отличие от него самого, был в неплохом расположении духа. Более того, он, судя по всему, был не один. До слуха Лобанова доносились посторонние голоса, звон посуды, женский смех. – С чего вдруг такие нелепые выводы? Почему непременно ментяра?

– Чувствую, Альберт. У меня нюх на этих тварей, если ты еще не забыл. – В голосе Лобанова появилось раздражение. – Я тебе из тысячной толпы мента вычислю. И по голосу, и по походке, и еще бог знает по чему…

– У Завладской нет и не может быть никакой связи с ментами. – Собеседник откровенно старался погасить излишний пыл Лобанова. – Мы же это уже сто раз проверили и перепроверили. А вот почему ее нет на рабочем месте?.. Ты ведь говорил, что она сама позвонила тебе сегодня.

– Да, позвонила. В половине второго ночи. Сука! Сняла меня с одной чудной бабенки. Только о себе и думает. Я имею в виду Завладскую.

– Я понял, – незримый собеседник весело рассмеялся. – И что?

– А ничего. – Огрызнулся Лобанов. – Я приехал, как смог. То есть, минут пятнадцать назад. В кабинете у нее мужик, самой ее нет. Я звоню ей на мобильник, а эта зараза отвечает мне: «Я сейчас не могу говорить». – Он передразнил ее нарочито низким голосом. – И бросает трубку. Чего тут прикажешь делать?

– И что ты сделал?

– Я позвонил этой дуре, Танечке. – Лобанов спустил пониже стекло и бросил наполовину искуренную сигарету «Давыдофф» в снег. – Сейчас вот жду, когда она выйдет. А дальше… Хрен ее знает, Альберт. Нехорошее у меня предчувствие. Какой-то поганый запах в воздухе.

– Какой запах?

– Подставы. Ментов чую, говорю же тебе.

– Расслабься, Илья. – Постороннего голоса и женского смеха в трубке уже не было. Вероятно, звонивший соизволил отделиться от своей шумной компании и отошел куда-то в сторону. – У тебя просто очередной приступ паранойи. Главное, отдай им аванс. Хоть этой Тане отдай.

– А договор?

– С договором я решу. Тут обязательно Завладская нужна. Но аванс отдай. В обмен на расписку, конечно.

– Давай не будем меня учить, Альберт. Ладно? – обиделся Лобанов. – Не первый раз замужем, как говорится. Разберусь. Но я тебя предупредил, ситуация мне не нравится.

– Хорошо. Я это запомнил. И, если что, информируй. До связи.

Короткие гудки известили Лобанова о том, что оппонент отключился. Он тоже произвел сброс и убрал мобильник на прежнее место. Холодное зимнее солнце, присутствие которого на чистом небе никак не влияло на температуру, било Лобанова по глазам, и он вынужденно опустил «козырек». Рука в перчатке вновь забарабанила по рулевому колесу.

Появившуюся на парадном крыльце больницы Аникееву в небрежно наброшенной на плечи дорогой, но совершенно безвкусной шубейке и натянутой почти по самые глаза лохматой шапке наблюдатель заметил сразу. Татьяна поозиралась по сторонам, увидела на противоположной стороне темно-зеленый «Лексус», о котором Лобанов сообщил ей по телефону, и бегом устремилась в нужном направлении. Ее легкие, без каблуков, туфельки, которые она не посчитала нужным переобуть, утопали в глубоком снегу.

Лобанов не вышел из машины и даже не склонился, чтобы открыть Аникеевой пассажирскую дверцу. Ей пришлось делать это самой. Плюхнувшись на сиденье, она тяжело отдышалась. Пробежка утомила ее. Волосы выбились из «конского хвоста», и плохо расчесанные патлы висели на лице. Лобанов покосился в ее сторону, с трудом скрывая презрение.

– Где Завладская? – первым делом спросил он без всяких предисловий.

– Она уехала домой. – Аникеева закашлялась, прикрыла рукой рот, а затем возбужденно продолжила: – У нас тут кое-что произошло. Сегодня ночью Юлия Владимировна получила письмо с угрозой. Ее обещали убить. Тоже сегодня. В семь часов вечера.

Она испытующе посмотрела на Лобанова. Как он отреагирует? Что ему уже известно на этот счет? Однако лицо Ильи осталось совершенно бесстрастным.

– Это шутка? – только и спросил он.

– Нет. К тому же я подумала, что после той статьи в газете, на которую напала Юлия Владимировна…

Лобанов перебил ее:

– Вы обратились к ментам?

Аникеева вся сжалась, словно ожидая удара. Правый глаз задергался в нервном тике. Она медленно подняла руку и сунула в рот большой палец. Бессознательно стала грызть корявый ноготь. Взгляд развернувшегося Лобанова, казалось, готов был не только пронзить ее насквозь, но и обратить в пепел. Если Татьяна кого-то и боялась по-настоящему, так это именно его. Илья Романович никогда не вел себя грубо, никогда не повышал голос, но в нем было нечто такое, что порой заставляло содрогаться при одном взгляде на него. Аникеева и сама не сумела бы объяснить, что именно. То ли серые, глубоко посаженные глаза, выдававшие в Лобанове человека немало повидавшего на своем веку, то ли величественная посадка головы, то ли небольшой шрам у него на подбородке, ужасно поблескивающий всякий раз, когда на него падал свет.