Джеймс Освальд - Естественные причины

– Инспектор…

В ее голосе боль. И со звуком голоса лицо начинает меняться, кожа высыхает, еще туже натягивается на скулах, глаза совсем уходят в череп, губы кривятся в пародии на улыбку.

– Инспектор!

Она уже рядом, костлявая рука ложится на плечо, касается его, встряхивает. Девушка силится запихнуть назад внутренности, совсем как домохозяйка в халате, открывшая дверь на стук почтальона. Из разреза вываливаются почки, печень, селезенка…

– Тони, проснитесь!

Маклин резко раскрыл глаза и чуть не свалился со стула, вырываясь из кошмарного сна. В кабинете стояла суперинтендант Макинтайр. На ее лице раздражение смешивалось с тревогой.

– Спите на службе? Не того я ждала от вас, когда выдвигала на повышение.

– Прошу прощения, мэм. – Маклин чуть тряхнул головой, отгоняя пугающий образ зарезанной девушки. – Это все жара. Я только на минуту прикрыл глаза…

Он осекся, заметив, что Макинтайр прячет улыбку.

– Я пошутила, Тони. Вы выглядите совсем разбитым. Идите-ка домой, отдохните, – сказала она и присела на край стола. В кабинете было место для второго стула, но это место занимали картотечные шкафы. – Сержант Муррей сказал мне о вашей бабушке. Примите мои соболезнования.

– На самом деле она давно умерла. – Маклину было несколько не по себе рядом с примостившейся на столе начальницей. Он понимал, что надо бы встать, но сейчас это вышло бы еще более неловко. – Знаете, я в четыре года остался без родителей. Бабушка растила меня, как растила отца. Ей, должно быть, пришлось нелегко, я был вечным напоминанием о сыне.

– А вам каково пришлось? Я даже не представляю, что значит потерять родителей в таком возрасте.

Маклин навалился грудью на стол, потер глаза. Старые раны почти зажили, лучше не тревожить шрамов. Впрочем, смерть бабушки их разбередила. Может быть, еще и поэтому ему так трудно было принять ее кончину.

Он протянул руку к платью в пакете.

– Время смерти удалось определить точнее: примерно середина сороковых.

– Простите? – тупо уставилась на него Макинтайр.

– Я про убитую, найденную в Сайтхилле. Она носила платье лет десять, а сшито оно не ранее тысяча девятьсот тридцать пятого. Углеродная датировка указывает на смерть не позднее тысяча девятьсот пятидесятого. Скорее всего, где-то под конец Второй мировой.

– Значит, ее убийцы, вероятно, уже нет в живых.

– Убийц. Во множественном числе. Мы считаем, их было шестеро.

Маклин изложил итоги первого этапа расследования. Макинтайр сидела на краешке стола и молча слушала. Слушать ей пришлось недолго.

– А что со Смайтом?

– Вы предполагаете связь? – удивленно спросил Маклин.

– Нет-нет, извините. Я хотела узнать, как продвигается расследование убийства Смайта.

– Вскрытие подтвердило, что его убили и что причина смерти – потеря крови. Я еще жду результатов токсикологической экспертизы – убийца наверняка использовал сильный обезболивающий препарат. Одно это должно сократить круг подозреваемых. Дагвид занимается опросами. Я с ним еще не успел переговорить.

– Хорошо. На утреннем совещании сведем все воедино. Но я прошу вас по возможности не отвлекаться от дела Смайта. След к убийце вашей девушки наверняка остыл за шестьдесят лет.

В словах Макинтайр, конечно, был смысл: куда важнее задержать убийцу, который нанес удар всего сутки назад. Почему же Маклину казалось, что следует сосредоточиться на убийстве девушки? Потому что не нравится сотрудничать с Дагвидом? Инспектор подавил зевоту и отвел взгляд от груды дел, взывающих к срочному рассмотрению: заявления о сверхурочных и отчеты о расходах, требующие его одобрения для включения в квартальный бюджет. Маклин потянулся к документам, но Макинтайр перехватила его руку. Мягкая ладонь держала на удивление крепко.

– Идите домой, Тони. Вам нужно выспаться. К утру голова будет свежее.

– Это приказ, мэм?

– Да, инспектор, приказ.

В голове сумятица. Незнакомый город, непонятный грубый язык. Ему плохо, насквозь плохо. Рваное дыхание дерет горло, в груди горит. Прежде он был сильным – это он помнит, хоть и не может вспомнить собственного имени. Прежде он мог зараз перенести дюжину снопов, под жарким солнцем за полдня убрать целое поле. Теперь спина у него горбится, ноги ослабели и заплетаются. Когда он успел стать таким же старым, как отец? Куда подевалась целая жизнь?

Из соседнего здания слышен шум. Сквозь матовые стекла в высоких окнах видны цветные тени людей. Входная дверь распахивается настежь, из нее вываливается молодая женщина, следом еще две. Они смеются, болтают между собой на незнакомом языке. Пьяные и счастливые, они не замечают его, глядящего с другой стороны улицы. Высокие каблучки выстукивают по мостовой, короткие юбки вздергиваются, открывая дряблые белые ляжки.