Татьяна Степанова - Грехи и мифы Патриарших прудов

— У Артема Воеводина, кроме рубленых ран головы и лица, вскрыта грудная клетка, — тихо сказал Гущин. — Разрублена топором.

— Разрублена?!

— Был извлечен внутренний орган. Сердце вырубили у него из груди.

Катя стояла у облупленного, выкрашенного в синий цвет глухого забора, почти уткнувшись в деревянные плашки лицом. Ее тошнило, и она опасалась, что ее вырвет на глазах у опергруппы, на глазах у Клавдия Мамонтова.

Он стоял, прислонившись к забору спиной, смотрел на дом из темных бревен, с решетками на окнах и недостроенной террасой.

В лесу за забором заполошно стрекотала потревоженная сорока.

— Их не хватились. Три года сюда никто не заглядывал, — сказал Клавдий Мамонтов, обращаясь больше к дому, чем к Кате. — Дом на окраине поселка, в лесу, на отшибе. Заперт на замок. Соседей близких нет. Электрики приехали и просто обрезали провода, когда долги накопились. Все считали, что дом заброшен, хозяева не приезжают. Опера в Бронницах тогда после аварии все проверяли — ни убийств, ни нападений. А он и его мать лежали мертвые в подвале.

Кто же их убил?

А я так и не видела его фото в паспорте. Только знаю, что был красивый и сильный.

Катя ощущала дикую слабость. Она привалилась к забору плечом.

Во двор из дома вышел полковник Гущин — белее мела. Двинулся туда, где стояли Клавдий и Катя, тяжело опустился на брошенные в высокой траве бревна, достал мобильный.

Катя поняла: эксперты-криминалисты начали поднимать трупы Артема Воеводина и его матери из подвала и готовить их к отправке патологоанатому.

Гущин позвонил также экспертам в ЭКУ. Несмотря на то что Катю сильно мутило, она слушала — Гущин отправлял криминалистов к Пелопее Кутайсовой. Приказывал созвониться с ее матерью Региной, узнать, где они находятся — все еще на Новой Риге или уже перебрались назад, на Патриаршие, и ехать к ним — брать у Пелопеи образцы ДНК — мазок слюны.

— Скажите матери и ей, что это в связи с делом о нападении Светланы Лихотиной, больше никаких подробностей, — приказал он, дал отбой и повернулся к Кате. — Обычно вещи предъявляют на опознание. А мы сделаем по-другому. Мне нужен стопроцентный результат идентичности. Эксперты сказали — трусы ношеные и в туфле — следы ножного пота. Мы подтвердим ее ДНК. Мать может обмануть, не опознать вещи, а вот анализ ДНК не соврет.

Мать может обмануть…

Катя ощущала, что тот леденящий холод, что сковал ее в залитом старой кровью доме, снова сжимает ее сердце.

— Обратили внимание на кухню? — хрипло произнес Гущин. — Эксперты взяли образцы, тоже станут сравнивать ДНК. Но я по размеру засохшей на полу лужи и так вижу — тело парня разрубали топором там, в кухне. Кровь на столешнице, на столе, на плите газовой — как в мясницкой. С плиты и сковородок эксперты взяли соскобы — похоже на застарелый горелый жир. Там проверят ДНК. Мы…

Он не договорил, хрипло закашлялся.

— Мы ошибались? — спросил его Клавдий.

Гущин хрипел, потом справился с собой.

— Мы все это время считали, что ее похитили. Вы, Клавдий, винили Кравцова, потом мы все винили кого ни попадя: отца, Феодору, Жанет, затем отыскали этого парня — ее любовника, обвинили его… А что, если вообще не было никакого похищения? — Гущин посмотрел на Клавдия, на Катю. — Что, если все было совсем не так, как мы думали? Что, если этот парень — Артем — сам уехал сюда, в свой дом, к матери? Собрал вещи и уехал — бросил ее. А она ринулась за ним следом?

Катя хотела спросить его о том, что рвалось с ее губ, из ее сердца.

Но Гущин поднял обе руки вверх, словно сдавался, — не сейчас! Только не надо сейчас молоть языком. Все вопросы — позже.

Вопросы — слишком страшные, чтобы бросать их на ветер просто так…

Жанет-Светлану Лихотину привезли из следственного изолятора вечером, когда полковник Гущин, Катя и Клавдий Мамонтов вернулись в Главк из Бронниц.

Об убийстве Артема Воеводина и его матери, обо всех чудовищных обстоятельствах этого дела, обнаруженных в доме в Дятловке, Гущин пока не говорил. Ждал результатов судмедэкспертизы, анализов ДНК, результатов экспертных исследований.

На допросе Жанет он разрешил присутствовать и Кате, и Клавдию Мамонтову. Катя еле держалась на ногах. Клавдий тоже весь как-то сник, утратил и свою уверенность, и хладнокровие.

А вот Жанет чувствовала себя неплохо. Она сидела в кабинете для допросов. Ее рыжий парик отсутствовал — его отобрали в изоляторе, дали вместо него косынку. Но на допросе она сняла ее, демонстрируя голый череп, изборожденный старыми шрамами. На Катю и Клавдия она взглянула мельком — узнала в них «представителей прессы», заплативших ей деньги за сведения, подняла брови, криво усмехнулась.