Оливье Норек - Мертвая вода

Перед ее глазами пронесся Париж. Шумный и многолюдный. В этом городе, все улицы которого Ноэми знала наизусть, она почувствовала себя чужой. Оробевшей и растерявшейся, как на выходе из аэропорта в незнакомой столице, в новой стране.

Шофер остановил машину у скромного пятиэтажного дома в спокойном квартале. Во время поездки он ни разу не взглянул на пассажирку в зеркало заднего вида.

Ноэми оценила его безучастность.

У входа в подъезд она поздоровалась со своим черным котом, от рождения раз и навсегда замершим под домофоном, там, где два года назад какой-то уличный художник нарисовал его при помощи аэрозольного баллончика. Ни один из жильцов не пожаловался, и никто не решился замазать изображение слоем белой краски.

Котик без клочьев шерсти на диване, без вонючего кошачьего туалета и корыстного мяуканья. Идеальный кот. Ее кот.

Когда дверь квартиры захлопнулась у нее за спиной, она обнаружила студию точно в том же виде, в каком оставила ее двадцать восемь утр назад, если не считать тех мгновений, что потребовались ей, чтобы вспомнить свое жилище. Какие-то шмотки, лениво брошенные как попало, наваленная в мойку грязная посуда и чахлый, полудохлый фикус. Квартира одиночки, впрочем она собиралась съехать отсюда как раз перед несчастным случаем, чтобы поселиться вместе с Адриэлем. Теперь же от него оставалась только забытая на неприбранной постели футболка.

Она размышляла, сложить ли ее или выбросить, когда в дверь позвонили. Даже не открывая, Ноэми узнала свою соседку. Мадам Мерсье. Та никогда не заявляла о себе одним звонком, но всегда долго держала на кнопке узловатый палец, будто так и заснула. Старая сова.

— И где же вы были все это время? — прошамкала восьмидесятилетняя старуха.

— Я получила целый заряд из охотничьего ружья прямо в лицо. И месяц провела в ремонтной мастерской.

Почти слепая и очевидно глухая соседка приложила ладонь к уху:

— Как-как? Что вы говорите?

— Я сказала, что была в отпуске. В ОТПУСКЕ! — почти крикнула Ноэми, прежде чем захлопнуть дверь прямо перед ее носом.

Вновь оказавшись в одиночестве, она горько посетовала на то, что мир состоит не только из равнодушных таксистов и старых, подслеповатых и тугоухих соседок.

Она принялась было за генеральную уборку квартирки, но вдруг неожиданно совершила крутой поворот из гостиной в ванную, где в засаде ее поджидало высокое зеркало в полный рост. Она нос к носу столкнулась с собой.

Рубцы и раны. Шрамы и чертовы созвездия Козерога. Желание привести в порядок и вымыть жилище внезапно показалось ей смехотворным.

Она откупорила пиво и проглотила анксиолитик — сделала все в точности так, как ей не велел поступать Мельхиор. Через пятнадцать минут она примет еще одну таблетку, чтобы уж окончательно отупеть и, рухнув на диван и уткнувшись носом в одеяло, с достоинством встретить первый вечер своей новой говенной жизни.

Кабинет руководителя Центральной службы судебной полиции [9] Центральная служба судебной полиции (DCPJ) подчиняется Генеральной дирекции полиции Франции и занимается борьбой с организованной преступностью.

Глава судебной полиции вызвал к себе комиссара, отвечающего за четыре бригады по борьбе с оборотом наркотиков (одной из них прежде руководила Ноэми Шастен, а теперь Адриэль), на верхний этаж Штаба на улице Бастион, 36 [10] В 2017 году Центральная служба судебной полиции перебралась из знаменитой штаб-квартиры на набережной Орфевр, 36, в современное здание под тем же номером, но на улице Бастион. . Рядом с комиссаром сидел приглашенный на совещание психиатр службы оперативной психологической поддержки. Впервые получивший доступ в столь высокие сферы, он с интересом разглядывал кабинет директора и окружающую его террасу из металла и неструганых досок, кое-где засаженную какими-то выносливыми растениями. Вся эта конструкция нависала над самой непривлекательной частью Парижа: бетон и башни, серость и тяжелый дым из выпускных коллекторов всего в нескольких метрах от кольцевой дороги.

— Шастен хочет вновь взять на себя руководство своей группой, — с заметным недовольством объявил руководитель бригады по борьбе с оборотом наркотиков.

— Уже тридцать дней, как она вышла из госпиталя? — удивился директор.

— Нет. Двадцать семь. Но двадцать семь или сорок два — это ничего не меняет, на нее же смотреть невозможно!

— Меня беспокоит не это. Псу, получившему пинок под зад, нужно время, чтобы снова дать себя погладить. Флик, участвовавший в операции, которая выходит из-под контроля и плохо для него заканчивается, начинает сомневаться в силе оружия и своей бригады. Однако вы совершенно правы относительно внешности, потому что ее лицо видит не она, а мы. Это станет вечным напоминанием об опасности нашей профессии и о том, что наша бригада не смогла защитить своего офицера. Ее раны будут внушать страх и чувство вины, что не есть хорошо. Даже совсем нехорошо.