Франк Тилье - Жил-был раз, жил-был два

По словам критиков, тот момент отметил Андреаса Абержеля каленым железом, и он воспринял всю меру человеческой жестокости путем своеобразного духовного наследования, через травму тысяч жертв холокоста. Позже его искусство позволило ему выплеснуть в мир глубокое внутреннее страдание.

Затем Поль провел поиск по сериям, коллекциям и выставкам, доступным на соответствующей вкладке. Список был бесконечным. «История жестокости», 1986… «Церковный огонь», 1988–1990… «Глубины», 1992… «Деформации», 1994. «Человеческие ошибки», 1995–1996… Менее чем за тридцать лет Андреас Абержель собрал воедино всю чудовищность тел раненых, подвергнутых пыткам, деформированных от рождения или в результате генетической ошибки. Он фиксировал мерзостность со скандальной резкостью. Он желал шокировать зрителя, причинить ему боль, вырвать из убогой размеренной жизни, выплюнув ему в лицо: такое существует, оно часть реальности и его следует показать.

Не единожды в своих интервью он заговаривал о наиболее трансгрессивном произведении искусства, которое стало бы неоспоримой вершиной творчества и которое он мечтал бы однажды создать как неизбежный итог своих трудов: запечатлеть собственную смерть на глазах у публики. Уловить тот невероятный момент, когда плоть распадается, органы отказывают, воздух более не вздувает легкие. Художник утверждал, что всерьез размышляет над этой идеей. Кстати, одна из ссылок уже вела на сайт, транслирующий изображение с веб-камеры, постоянно снимающей стену и пол, покрытые белой тканью. Место, которое он держал в тайне и где намеревался «создать» свое последнее и высшее произведение. Когда Поль щелкнул на ссылку, он констатировал благодаря подсоединенному счетчику, что еще сотня человек была подключена к сайту в то же время, что и он сам. Они терпеливо ждали онлайн смерти фотографа.

Высшее произведение искусства…

Безумие этого мира превосходило его понимание. Поль вернулся к фотографиям. На них демонстрировались лица моделей, люди позировали с серьезным и мрачным видом, глубина их гнева подчеркивалась черно-белой съемкой. Судя по описаниям, каждая серия насчитывала многие десятки снимков, но, чтобы оценить произведение в целом, следовало либо купить книги, либо посетить выставки: список мест и дат прилагался.

Жандарм проглотил горсть орешков, провел языком по губам и продолжил изучение. «Погружение», 1999. «Tenebra lux» [65] Часть латинского выражения «Post tenebras lux» — «После мрака свет». , 2001. «Иерусалим», 2003… Он перестал жевать, когда увидел появившийся дальше «Морг», 2010–2016. Возбужденно отбросил пакетик с орехами и нажал на клавишу загрузки.

Коллекцию представляли всего две фотографии. Старые руки мужчины, в фиолетовых прожилках, положенные одна на другую на уровне живота; ногти немного длинноваты, между скрюченными пальцами вложено распятие. Был виден мертвый член, лежавший на мошонке ежевичного цвета. Прямо под этим снимком другой: раздутая липкая щиколотка. Змейки мелких черных вен проступали как сеть нейронов. Поль узнал характерные признаки утопленника. И все те же синеватые складки ткани и светлый цинк столов, на которых лежали тела.

Поль взялся за мобильник и вывел на экран несколько страниц из альбома Эскиме. Он не нашел именно этих снимков, но, даже будучи неофитом, почувствовал ту же руку автора в раскадровке, освещении, композиции… Оставались ли хоть малейшие сомнения, что эти фотографии были распечатаны на основе серии «Морг» Андреаса Абержеля?

Поль чувствовал, что близок к цели. Это как кусок какого-то предмета, который находишь, роясь в песке: быстро скребешь с одной стороны, с другой, чтобы понять, что это такое. С участившимся дыханием он вернулся к Web-странице серии и просмотрел всю доступную информацию относительно «Морга». В тексте презентации Андреас Абержель говорил, что вдохновлялся картинами Теодора Жерико [66] Теодор Жерико (1791–1824) — французский живописец, крупнейший представитель европейской живописи эпохи романтизма. и тем преклонением перед смертью, которое присутствует в романтизме XIX века.

Я использую фотографию, как художник использует полотно. Тела, оставленные на столе для вскрытия, застывшие в смертном сне, обладают редкой эстетичностью, чем-то драгоценным и эфемерным, не существующим нигде больше. От трупа исходит невероятная красота. Внутри его угадывается боль, она проявляется в том, как сжаты пальцы, в изгибе губ, в тяжести век, лежащих на глазах. Я люблю смотреть, как посетители останавливаются перед моими работами, люблю наблюдать, как искажаются их лица, когда они сталкиваются с тем, что не привыкли видеть. Как они спрашивают себя: от чего умер этот человек? Что унесло из жизни эту женщину, у которой виднеется из-под судебно-медицинских простынь лишь часть плеча?