Барбара Гордон - Адресат неизвестен

Заплата старательно записывал. Моя пословица «Янек в дом — хлопоты в дом» начинала оправдываться в таком темпе, какого я и не предвидела.

Само собой разумеется, мы обязаны были заняться Розой. Девушка совсем потеряла голову. Как-никак ей всего восемнадцать лет, и житейского опыта у нее маловато.

Прежде всего я пошла к директору почтамта, Мариану Мацее. Это был визит не из приятных — характер у Мацеи на редкость брюзгливый.

— Знаю, знаю, все знаю, — угрюмо буркнул он, — наверное, освобождения от работы просит. Чуть что, каждого освобождай. Знаю, знаю, что полагается. До нее тут Пентка работала, так ей то и дело освобождение давать приходилось — то один ребенок у нее заболел, то другой. А теперь у этой деда убили…

— Но послушайте! — возмутилась я. — У девушки такое несчастье, а вы…

— Знаю, знаю. Несчастье. Верно. Но она сама виновата. Уж я вам говорю.

— Каким образом?! Что вы имеете в виду?

— А то, пани Мильвид, что несерьезная она, эта самая Роза. Вертихвостка. День-деньской из-за окошка зубы скалит да глазки парням делает. А их тут полным-полно набьется, вот и треплют языками с барышней. Будто им больше и делать нечего. Государственный служащий должен солидно держаться. А она хи-хи-хи да ха-ха-ха. Вот, наверное, и выболтала кому-нибудь из своих ухажеров такое, чего говорить не следовало. А тут всякие ходят. За иного я гроша ломаного не дал бы.

— Значит, вы считаете… — начала я.

— Ничего я не считаю, — рассердился Мацея, — а только удивляюсь, что вы решили заботиться об этой свиристелке. Вы еще пожалеете, история какая-то скверная. Ну ладно, это уж ваше дело… — Он махнул рукой; лицо его выражало крайнее неодобрение.

Я хорошо знаю, что не всем в Липове кажусь достаточно уравновешенной, и это потому, что я постоянно и живо интересуюсь делами молодежи. Ну что ж, я никому не собираюсь рассказывать, что моей дочери было шестнадцать, а сыну восемнадцать лет, когда они погибли в варшавском восстании. Поэтому, когда зимой в красном уголке при школе, громко именуемом клубом, я помогаю юношам и девушкам готовить любительские спектакли, когда планирую с ними всякие веселые затеи на лето, прошлое у меня смешивается с настоящим, и меня меньше одолевают по ночам воспоминания и тяжелые раздумья.

Роза устроилась в моей квартире на улице Акаций. У меня там комната с кухней. Кухня довольно просторная, можно раскладушку поставить. Туда перешел Янек, а Роза заняла его место на кушетке в комнате.

— Не знаю, как вас и благодарить, — говорила она вечером, послушно глотая горячий чай с малиной.

Она простудилась, когда бежала под проливным дождем, и глаза у нее лихорадочно блестели.

— Глотни-ка аспирину, это тебе поможет, — сказала я, укутывая ее теплым платком.

— Потому что, знаете, — продолжала Роза, — я бы ни за что не согласилась ночевать дома. Я боюсь.

— Там ведь милиционера поставили, — вмешался Янек.

Присутствие девушки в нашей квартире его смущало. Он сделался вдруг молчаливым и застенчивым. На Розу он смотрел, лишь когда считал, что я этого не замечаю.

— Милиционер сегодня постоит, а завтра его уберут, — ответила Роза. — Я этого Заколья вообще не люблю. Просто пустыня какая-то. Я давно говорила дедушке, что надо перебраться в город.

— Дедушка твой любил садоводство…

— А в городе тоже есть дома с садиками. И ведь сколько раз предлагали дедушке, приходили, упрашивали, чтобы он дом продал. Такие деньги давали, что в городе не один, а целых два дома можно было купить.

Янек бросил возиться с моим старым электрическим утюгом, который он пытался отремонтировать.

— А дедушка твой что отвечал?

Интересно, когда это они успели перейти на «ты»? Темпы действительно современные.

— Дедушка… — она заколебалась, — дедушка был какой-то странный. Он говорил, что этому домику цены нет. И что это не только от него зависит, где жить. Что… — Роза снова запнулась, — ну, что он должен стеречь завод, потому что это большая ценность, и не сегодня-завтра завод опять начнет работать. Я думаю, он после войны и после того, как в лагерь попал, был не в себе. Ну, скажите сами: зачем стеречь пустой завод?

— А кто же это предлагал твоему дедушке такую выгодную продажу? — спросила я.

— Разные люди. И сестра нашего Мацей, и Свист, и этот рыжий Зентара, он для сына хотел купить. Не помню, кто еще. Но сейчас, если мне будут предлагать, я сразу продам. Что я одна там буду делать?

Она жалобно посмотрела на меня, и ее черные глаза опять налились слезами.