Марек Краевский - Эринии

— Вы боитесь беспорядков на национальной почве? — Чубатый из «Дела» нарушил деликатные вопросы.

— Неужели вы испугались? Вам страшно? — перекрикивал всех Кшижановский из «Волны».

— Кто поймает убийцу, если не победитель Минотавра?! — орал Файерман из «Дас найє гуґблат».

В блеске фотографических вспышек лицо Попельского становилось все бледнее. Комиссар снял шляпу и вытер пот со лба. Фотографы щелкали десятки снимков в профиль и фас. Зевакам, что столпились на тротуаре перед «Шкотской», казалось, будто лысая голова Попельского росла и отрывалась от туловища.

— Лыссый, ты сукин сын! — рявкнул какой-то батяр в толпе. — Львов тебе этого не простит!

Услышав прозвище, которое дали ему бандиты с Клепарова и Лычакова, Попельский оцепенел. До сих пор оно вызвало у комиссара своеобразную гордость, поскольку преступники произносили его не только с ненавистью, но и уважением. Лысина полицейского была объектом шуток, самой известной из которых был такая: «Когда у пулицая Попельского челка на лбу? Когда на голову ему сядет какая-то дзюня» [10] Дзюня ( львов. жаргон. ) — проститутка. . Годами его голову сравнивали с яйцом, коленом или пенисом. Во всех этих грубоватых шутках и сравнениях чувствовалось своеобразное бандитское уважение. Но не в этот раз. Не сегодня. Сейчас в него вкладывали столько же презрения, как и в слово «таракан». Раньше прозвище атаковало Попельского своим ненавистным шипением из-за спины, потому что никто не осмеливался бросить его комиссару в лицо. То было нечто вроде табу: не произноси прозвища при человеке, который его носит, потому что пожалеешь! Сделай это так, чтобы тебя не видели, иначе получишь в морду! Но это было доныне. А сейчас какой-то ободранный сорванец издевательски смотрел на Попельского, и его угрозы звучали громче, чем все дерзкие вопросы львовских щелкоперов.

— Киндеры [11] Киндер ( львов. жаргон. ) — вор в законе. с Клепарова тебе этого не дадут, Лыссый!

Попельский не выдержал взгляда батяра. Комиссар развернулся и побежал вглубь кофейни, в туалет. Он знал, что за окном клозета расположен небольшой внутренний двор, которым он беспрепятственно доберется до здания на улице Лозинского, а оттуда, по узкой, с высокими зданиями Сенаторской — до «старого университета». Там, в тиши математической читальни, с которой Попельский хорошо познакомился, когда вел свое последнее дело, он сможет спокойно сосредоточиться. Комиссар оттолкнул фотографа, который до сих пор не оправился, но явно собирался направиться за ним, заскочил в клозет, запер дверь на крючок, а затем открыл окно, закрашенное белой масляной краской. Вокруг разлетелся голубиный пух. Попельский вылез на грязный подоконник и тяжело спрыгнул с него на двор. Высота была немалая, и он не удержал равновесие и упал. С отвращением посмотрел на свои новенькие штаны, испачканные пометом. Глянул в сторону и увидел ботинки с гетрами. Попельский знал, кому принадлежит эта обувь. Гетры уже давно никто не носил, но начальник Следственного отдела Комендатуры воеводской полиции, подинспектор Мариан Зубик, никогда не гонялся за модой.

Шеф Попельского стоял, широко расставив ноги. В руках держал его прошение об отставке. Большой живот распирал жилет Зубика, а набрякший красный затылок туго сжимал обруч воротника. Подинспектор снял шляпу и вытер лоб. Его редкие волосы были аккуратно зачесаны и словно приклеены к черепу.

— Посыльный из «Шкотской» довольно ловкий, — Попельский улыбнулся, прежде чем Зубик открыл рот. — Он вас быстро нашел. Парень честно заработал злотый.

— Я тоже заслуживаю похвалы, — прошипел начальник, что не предвещало ничего хорошего, потому что этот апоплексик обычно орал, аж дрожали окна дома на Лонцкого. — Расположение этих домов известно мне так хорошо, словно я сам их строил.

— Я еще никогда не измазывался голубиным пометом, — Попельский обеспокоенно смотрел на штаны. — Вы не знаете, пан начальник, чем это можно почистить? Это костюм фирмы Яблковских!

— Что вы плетете, Попельский?! — Зубик вернулся к знакомой подчиненному роли холерика. — Знаете, что я сейчас сделаю с вашим прошением об отставке? Вот что. — И подинспектор схватил лист так, будто собирался его порвать.

— Ну и порвите! — Попельский еще никогда не обращался к своему шефу так вызывающе. — Ну, рвите, к черту, а я напишу следующее! Буду писать, а вы будете драть. И так целыми днями. А тем временем иудеи…

— Послушай, — Зубик приблизился к Попельскому и шипел ему прямо в лицо: — Ты думаешь, что я без тебя не справлюсь? Думаешь, мне нужен шестидесятилетний франт в темных очках, который работает тогда, когда ему заблагорассудится? Думаешь, я не знаю о твоих похождениях с последними курвами? Думаешь, меня волнует твоя отставка? Могу изорвать, а могу подписать рапорт, так или сяк, понял? Мне безразлично!