Николай Черкашин - Дверь в стене тоннеля

Как быстро выветрился из наших душ этот, казалось бы навечно привитый моральный завет: «Человек человеку друг, товарищ и брат…»

Хрясь! Рычаги турникета едва не врезали по колену. Туалет оказался платным. Вход – пятьсот рублей. По-старому – 5 копеек. В кармане ватника – пустота, нарушенная двумя предметами: шариковой авторучкой, прихваченной из бани, да боцманским ножом.

Поднимаюсь наверх. Должен же быть где-то и бесплатный туалет. Но ноги сами собой несут промерзшее тело в буфет. Стаканчик бы горячего кофе. Но пластиковый стаканчик многократного употребления с нацеженной коричневой жижей, скромно названной «кофейный напиток», стоит баснословную в моем положении сумму – семьдесят рублей.

– А можно просто стаканчик кипятка?

Зачумленная буфетчица, бросив косой взгляд на мой ватник, не удостоила ответом.

Но ведь я сам читал, что даже в Гражданскую войну, не говоря уже о прошлой, – на всех станциях был бесплатный кипяток.

Выискивая в тщетной надежде титан с кипятком, я наткнулся взглядом на парочку бомжей – он и она. Почти семья. Цепкими звериными взорами они следили за жующими пассажирами. Едва кто-то оставлял недоеденным бутербродный хлеб или недопитым пластиковый стаканчик, как один из них бросался за добычей. Поймав на себе изучающе злобный взгляд парочки – не претендует ли новичок на их кормовой участок? – я покинул буфет. Бесплатный туалет нашелся слева от старинного вестибюля. И воды из-под крана в нем – зеленовато-хлорной, гнусноватой на вкус питерской воды – можно было бесплатно пить сколько угодно… Помимо всех прочих органолептических недостатков эта вода имела еще одно коварное свойство – разжигать чувство голода… Ну да ладно. Будет день – будет и пища.

Слегка отогревшись на вокзале, я отправился на Лиговку. Вся моя жизнь выстроена на одном законе – законе подлости. Конечно же Татьянина сестра оказалась в отъезде.

– В Выборг уехала, – сообщила соседка. – Вы через недельку загляните.

– Через недельку… Через неделищу.

Все-таки на вокзалах выживать легче, чем где бы то ни было.

Зал ожидания не сулил ночного отдыха. Пластиковые сиденья, даже свободные по три кряду, не вызывали ни малейшего желания прилечь – их рельефные края, от одного взгляда на которые начинали ныть ребра, вызывали ностальгию по массивным дубовым вокзальным диванам с резным вензелем «МПС» на высоких спинках, разгораживавших сооружение на две скамьи. Вот там-то транзитному пассажиру-страдальцу можно было вытянуться в полный рост.

Порыскав по залам, я обнаружил подобие таких скамей в вестибюле старинной части вокзала. Ввиду позднего часа два диванчика были уже заняты спящими счастливцами. Недолго думая, я прилег на свободную половинку, составив пару моей заспинной соседке, той самой бомжихе, что охотилась в буфете за объедками. Ее напарник почивал отдельно – через проход. Почему он так поступил, я понял, когда поглубже втянул в себя воздух: в ноздри ударил запах, мягко говоря, давно немытого тела, а если уж называть вещи своими именами – перекисшей мочи. Наверное, это была своего рода газовая защита, отпугивающая непрошеных соседей вроде меня. Я старался дышать неглубоко и редко, утешаясь тем, что если бы не эта «пахучая завеса», лежачее место давно бы было занято пассажирами…

Как ни хотелось спать, но уснуть мешали приглушенные выстрелы револьверов и бодрые музыкальные трели, которые неслись из угла с игровыми автоматами. Несмотря на глухую заполночь, скучающая публика азартно всаживала «торпеды» во вражеские корабли, водила мотоцикл и палила по уткам из светоэлектронного ружья. Я перевернулся на спину, и глазам моим открылся помпезный плафон, расписанный на темы радостного строительства коммунизма. Под выстрелы игрушечных ружей и ржание электронных коней, плыли среди дворцов, заводов и цветущих садов красные стяги с ликом вождя… Привычная сказка слегка убаюкивала, но в «сон золотой» властно вмешалась жизнь: по каблуку моего сапога постучали чем-то резиновым. Скосив глаза, я увидел милиционера с дубинкой.

– Гражданин, здесь спать не положено!

Не дожидаясь более серьезных контактов с блюстителем порядка, я покинул нагретое ложе и поспешил затеряться в редкой толпе, сновавшей в огромном стеклянном зале; посреди него высился мраморный столп с гранитной головой вождя, который взирал поверх живых голов в даль далекую, откуда с противоположного конца Октябрьской железной дороги на него столь же безрадостно взирал его московский двойник из близнеца-вокзала.