Мария Шкатулова - Виза на смерть

— Хватит, — перебила Женя. — Не надо меня пугать. Вы достаточно пугали меня всю жизнь, а я хочу жить по-своему, и я… — Она почувствовала, что сейчас заплачет. — Почему, ну почему я не уехала к себе, как собиралась?

— Женя, Женечка, — запричитала мать, — разве мы с папой виноваты в том, что произошло?

— Никто ни в чем не виноват, только дайте мне слово, что вы не будете звонить ни в милицию, ни в вашу любимую гэбуху, никуда… — и Женя, не заметив, как от ее слов помрачнел отец, вышла из кабинета.

— Имей в виду, ты берешь на себя тяжелую ответственность, — донеслись до нее его слова.

Женя не спала уже третью ночь. Она даже не стелила себе постель — только бросала под голову подушку в наволочке. Ей казалось, что она не имеет права спать под теплым одеялом, пока Машка… «Нет, нет, не думать, не думать, не думать…» — приказывала себе Женя, потому что иначе ее захлестывала такая волна страха, жалости и ненависти, которая лишала ее последних сил. А силы — она знала — будут ей еще очень нужны.

Но не думать не получалось. Стоило ей приказать себе отключиться, как душу ее затопляло чувство неизбывной вины. Как это — не думать? И что значит — не думать? Спокойно жить, забыв о крошечном и совершенно беззащитном существе, которое она обязана была защищать и которое она предала из-за преступной беспечности?

Не думать не получалось еще и потому, что все, что ее окружало, напоминало ей о ребенке: шкатулка с бижутерией, в которой Машка так любила копаться, старое отцовское кресло, переехавшее в Женину комнату в тот год, когда она пошла в школу, — Машка так смешно карабкалась на него… занавеска, за которой она пряталась, когда они играли, фиалки на подоконнике, чьи бархатные листочки она осторожно трогала пальчиком, плюшевый зайчик, непонятно как оказавшийся в Жениных вещах, или крошечная заколка для волос, забытая в кармане Жениной куртки. Ее сердце больно сжималось даже от случайных слов, брошенных совершенно посторонними людьми — на улице или с экрана работающего на кухне маленького телевизора, который никто не смотрел, но и не выключал, подсознательно ища спасения от гнетущей тишины.

Эта тишина в огромной квартире, еще недавно наполненной звуками Машкиного голоса, смеха, топанья маленьких ножек, грохотом рассыпающихся построек из кубиков и писком говорящих игрушек, была самым страшным свидетельством происшедшего. Это была не та тишина, какая бывает в доме летним днем, когда от легкого ветра в безмолвии колышутся белые занавески, хрипло тикают старые часы, а с улицы изредка доносится случайный автомобильный гудок или приглушенный смех. Это была давящая, страшная, осязаемая, липкая тишина, про которую говорят — мертвая.

Два дня она пробегала, занимаясь продажей квартиры своего брата, пока не нашла агентство, согласившееся купить ее по чудовищно низкой цене, но зато сразу выплатить деньги. Эти деньги в небольшой спортивной сумке валялись под вешалкой в прихожей, а сама Женя, одетая и полностью готовая к выходу, лежала на кушетке и внимательно прислушивалась ко всему, что происходило в доме, — к звонкам, глухому голосу отца, шаркающей походке матери. Она не доверяла им. Она была уверена, что стоит ей потерять бдительность, как они сделают какую-нибудь глупость, и тогда с Машей случится что-то непоправимое и страшное, о чем она не позволяла и не могла позволить себе думать.

В прихожей послышались их голоса, и Жене показалось, что они о чем-то спорят. Она приподнялась на локте и прислушалась.

— Зачем ты пойдешь? — недовольно спрашивал Василий Демьянович. — Все равно никто ничего не ест.

— Нет, я схожу, — упрямо отвечала Валентина Георгиевна, — в доме — ни крошки хлеба…

«Бедная мама, — подумала Женя, — даже сейчас не может сидеть без дела…»

Хлопнула входная дверь, и снова стало тихо. Когда через несколько минут в кабинете Василия Демьяновича зазвонил телефон, Женя вздрогнула. Она была уверена, что похититель позвонит на мобильный — недаром же он взял у нее номер, — но на всякий случай следила и за городским. Один звонок, второй, третий. Женя вскочила и бросилась в коридор.

— Алло! — выдохнула она, сняв трубку параллельного аппарата.

— Я бы хотел переговорить с Василием Демьяновичем, — произнес вежливый мужской голос. — Он дома?

— Да, минутку, — ответила Женя, соображая, где бы мог находиться отец и не заснул ли он у себя в кресле, но в этот момент услышала в уборной звук спускаемой воды.