Татьяна Степанова - Светлый путь в никуда

Гущин видел, как спецы гвардии изучают эту схему. Вот спецназовцы начали выгружать из своих машин баллоны с желтой эмблемой.

– Вы здесь уже три часа, полковник, – сухо упрекнул офицер – большой чин. – И ничего. Воз и ныне там.

– Он запросил время на раздумье.

– Он идет на переговоры?

– Он просил время…

– Я вас спрашиваю – он идет на переговоры? Выдвигает условия сдачи и освобождения заложницы?

– Нет.

Офицер его не слушал, приложил к уху мобильный, отдавая короткую команду. Спецназ поволок баллоны, помеченные желтым, в здание, скрылся в коридорах «Аркадии».

– Не делайте этого, – сказал Гущин.

– Вы своей выжидательной тактикой ничего не добились. Нельзя вечно быть пассивным, идти на поводу. С этого момента это уже наша юрисдикция.

– У нас здесь полицейская операция.

– Безрезультатная, – оборвал его чин Нацгвардии. – И я много старше вас по званию, полковник. Я вообще могу вас и ваших подчиненных удалить отсюда, – он помолчал. – Мне доложили, что он – сын генерал-лейтенанта внутренних войск Богушевского.

– Так точно.

– Когда такие фигуранты встают на нашем пути, полиция отходит в сторону, полковник. Занимайтесь своими ворами и налетчиками. А таких, как он, предоставьте нам.

– Не делайте этого! Заложница тоже может погибнуть, и вы это знаете!

Чин Нацгвардии глянул на него. А затем отвернулся и начал отдавать по мобильному сухие, четкие, короткие команды.

Полковник Гущин вернулся в коридор возле оружейной комнаты, проинструктировал всех своих сотрудников. Гвардейцы уже глушили сотовую связь в «Аркадии» и ее окрестностях, но он сумел дозвониться до коммерческой «Медицинской лиги» и попросил прислать в клуб «Скорую-реанимацию» с самым лучшим оборудованием, если возможно, с аппаратом вентиляции легких. А потом им всем поступил категоричный приказ покинуть коридор и отойти на террасы – на свежий воздух.

– Я хотел забрать ее. Забрать Анаис. Уехать с ней куда-нибудь. – Лебедев повернулся к Кате. – Я убеждал себя, что даже если она знает, я ее сумею убедить, подчинить. Из всей ее семьи только мать будет жертвой, потому что я не могу ее оставить в живых – это вечная угроза. И старуха – бабка – была мне не нужна, я уверял себя, что даже если и она знает, то… ну, кто ей поверит? Старческий бред. Анаис любила старуху. Она говорила мне об этом. А потом стряслась катастрофа. Я и правда плохой стрелок. Я пытался догнать третью из них, Гобзеву, на дороге ночью, я стрелял по ее машине, целился в нее и промахнулся. Навстречу ехала полицейская машина, и я вынужден был бросить погоню, свернуть. Я был в панике. Эта баба наверняка увидит следы от пуль, возможно, им уже известно о смерти Горгоны. Они с Викторией перепугаются. Обратятся в полицию. Я не мог этого допустить. Я струсил. Я спасал свою шкуру.

– И явился к ним домой убивать их всех, – сказала Катя. – Это ведь Анаис впустила тебя в тот вечер?

– А что ты ожидала от человека, убившего своего отца? – Черный Лебедь повысил голос. – Что он пожалеет девчонку, с которой спал?

– В которую сам влюбился! Давай рассказывай, не молчи. Я и это хочу знать! – Катя тоже почти кричала на него. – Или тебе самому страшно вспомнить?

– Я увидел Анаис здесь, в клубе, и сказал, что хочу познакомиться с ее родными. И она обрадовалась. Сама пригласила меня в пятницу. И вечером я пришел к ним. Да, это она мне открыла. Ее лицо, такое счастливое… Она шепнула, что все дома. И мама… Я ей сказал, что хочу с ее матерью поговорить о нас. И она указала мне на дверь. Я вошел – она… ее мать сидела ко мне спиной с рюмкой, она пила. Она даже не успела оглянуться, я выстрелил в нее несколько раз. И на выстрелы прибежала Анаис… Я… Я даже в этот миг не хотел… Но она закричала так громко, всплеснула руками. Она кричала, плакала, звала мать, я двинулся к ней, но она шарахнулась от меня, как от чумы, и бросилась на кухню, а оттуда к входной двери. И я догнал ее и выстрелил. И еще раз. Она упала… Смотрела на меня… Я выстрелил еще раз. В глубине дома кричала старуха. Я выбежал в коридор и увидел ее в инвалидном кресле в дверях ее комнаты – она услышала выстрелы. Увидела меня с пистолетом, развернула свое кресло и назад в кабинет. Я попытался выстрелить в нее, но у меня руки тряслись… И пистолет… его заклинило. А старуха все кричала, проклинала, звала на помощь… Голос, как у старого сверчка. Я хотел, чтобы она замолчала. Я ударил ее какой-то бронзовой штукой по голове. Схватил с ее стола. Кресло опрокинулось, она упала, но хрипела, она была жива. И тогда я ударил ее снова. Рванул на кухню, где оставил Анаис… Она умерла…