Татьяна Степанова - Светлый путь в никуда

– Ты не маньяк… ты хуже… что ты наделал? – Катя покачала головой.

– Мы об этом поговорим. Сначала ответь – почему не взяла пистолет, не стала стрелять?

– Ты же не стрелял в меня там, на даче в «Московском писателе». Боялся промазать? Ты стрелок плохой, Лебедев. Мог их всех своей саблей… чище бы вышло и наверняка… Но тебя бы по этому следу сразу нашли. Поэтому этот самодельный ствол, да? Его не капитан- наркоман из Нацгардии тебе продал?

– Он самый. Только это уже почти конец истории. А хочешь знать, как все было в самом начале?

– Да, хочу. Я хочу, – Катя кивнула и заорала сама во всю силу своих легких и глотки. – Пожалуйста, дайте ему время на раздумье! Я здесь! Я жива! Со мной все в порядке! Федор Матвеевич, со мной все в порядке! Скажите им, никакого штурма!

Он сидел, выпрямив спину, расправив плечи. И шрам его был виден. Катю сейчас тошнило от этого шрама.

Но она должна была выслушать его.

Узнать все, перед тем как их… как они здесь…

Умрут.

– Моя мать умерла, когда мне было двенадцать. И мы остались с отцом одни, – сказал Черный Лебедь. – А в тринадцать лет, когда мальчишки меняются, я вдруг стал очень красивым. Откуда что взялось. Отца это бесило. Он говорил, что я стал смазливый, что я вырасту черт знает кем, если он… если он не принудит меня быть мужчиной. Все было – бокс, карате… я ходил весь избитый, в синяках, потом началось спортивное фехтование. Это мне нравилось. Отец и сам хорошо фехтовал. У него были наградные офицерские сабли. Он меня в лес возил и там показывал уже по-настоящему все. Как в бою. Я к шестнадцати годам стал здоровый такой, выглядел старше своего возраста. Девчонки на меня смотрели, а я ни с кем даже не поцеловался ни разу. Некогда было. Я учился как проклятый – хотел в университет поступить, думал, если поступлю – отец этого у меня уже не отнимет. Он ведь решил меня в армию, в военное училище определить. А я сопротивлялся. Его тогда должности лишили, и он злой был на весь мир, пил сильно. Истру, учебный центр выбрал перед пенсией, чтобы дачу нашу можно было приватизировать. Тогда дачи генеральские все в собственность обращали. Мы только поэтому тогда в Истру из Москвы переехали. А до этого он женился. Мне было пятнадцать, когда он привел в наш дом ее – свою жену. Она погоны носила, этакая боевая подруга. И была намного моложе его. Бойкая баба… Она за первого замкомандующего выходила, за генерал-лейтенанта, а оказалась вдруг на задворках в гиблой учебке рядом с пьяницей… без пяти минут пенсионером. Она из-за этого психовала. Отец мой ее уже не интересовал больше. Но и других подходящих не было – офицерье-алкаши в учебке. И тогда она обратила внимание на меня, шестнадцатилетнего парня.

Он помолчал.

– А я был такой девственник-недотрога. Учеба да спортзал – все, что я видел. Фехтование, романтические мечты… В кино ходил на боевики, как все пацаны, но привлекали меня там не драки, а поцелуи… Ну, когда он и она вместе… Я всем этим грезил… Что-то вроде фетиша… Поцелуй… Как я встречу прекрасную девушку, и она… будет нежной со мной. А то ведь меня все били в этих разных спортивных залах и в отцовской учебке – я туда на спарринг ходил с солдатами… спецназ хренов…

Он смотрел куда-то мимо Кати. Хотя рассказывал свою историю ей.

– О том, что она – жена моего отца – хочет меня, я и помыслить не мог. Я лишь начал замечать, что от нее очень сильно стало пахнуть духами, даже дома. Но я домой только вечером являлся, из школы сразу шел в спорт-зал или в часть – фехтовать, драться. А потом наступило это лето. Отец пил как проклятый. Мачеха моя стала одеваться в короткие шорты, как девчонки, мои ровесницы. А потом сбежали те дезертиры из части. И отца и все командование срочно вызвали в учебную часть, там тревогу объявили, казарменное положение даже для руководства. В тот вечер я бегал в лесу долго, купался. Явился домой весь мокрый. Пошел в душ, скинул все с себя, ждал, пока колонка нагреет воду. Ванная и не запиралась у нас – это же дача, пусть и с удобствами. Я был голый, а она вошла ко мне – в таком коротеньком открытом сарафане. Она даже мне ничего не сказала – просто прижалась ко мне грудью и начала меня сразу лапать. Я опешил, растерялся, оттолкнул ее. И она ударилась бедром о ручку дверную. Усмехнулась этак, задрала юбку сарафана – на ней не было белья. И показала мне: «Дурачок, синяк же будет. Я вот сейчас пойду на кухню и ударю себя разделочной доской здесь и здесь, – она показывала на свои ляжки, – и появятся багровые синяки. И я скажу твоему отцу, что это ты сделал мне, когда приставал, когда хотел меня трахнуть в ванной». Она вновь скользнула ко мне, как змея, и шепнула: «Ну, не будь таким гадким мальчишкой, расслабься, это же так сладко… Руки назад… вот… и по стойке «смирно»… Интересно проверить, насколько тебя хватит, прекрасный задира…»