Стефан Анхем - Жертва без лица. Девятая могила

– Ты что-то увидел?

– В квартиру, я сказал.

– Спокойно, спокойно, – мужчина отошел назад на несколько шагов и переступил порог, не закрыв двери.

Фабиан достал отвертку и бутылочку со смазочным маслом и стал работать над замком.

– Вот, значит, как надо делать…

Через минуту он смог повернуть отвертку как ключ и осторожно открыть дверь.

– Черт возьми, он делает это не в первый раз.

Фабиан осмотрел прихожую. В дальнем углу действительно висел противогаз. Это могло быть чистым совпадением. Но кто повесит противогаз у себя в прихожей? Он прошел дальше в квартиру. Первая дверь вела в спальню, которая, как и прихожая, была оформлена в ярких тонах. Стены были теплого желтого цвета, а на кровати не шире 110 см в центре комнаты лежало розовое покрывало. Фабиан пытался совместить это с образом преступника, который он себе нарисовал. Но ничего не получалось. Вообще-то у него не было четкого представления о том, как все должно выглядеть. Но одно он знал наверняка: только не так.

На комоде, стоявшем у стены напротив спинки кровати и покрытом шелковой скатертью с красным отливом, стояло штук тридцать стеариновых свечей и несколько курильниц. В центре находилась фотография в рамке с изображением камня, вкопанного в землю. Рядом стоял старый проигрыватель с избранным Этты Джеймс. Он нажал на «плей», пластинка начала кружиться, и на нее опустилась игла.

Фабиан взял фотографию в рамке, чтобы получше разглядеть ее, и увидел на камне надпись, сделанную маленькими непонятными знаками. Он разобрал только дату.

אפרים ידין

1977–1998

בשום מקום ולעולם לא אוהב אף אחד אחר.

לעולם לבי לא יפעם בשביל מישהו אחר.

אתה ואף אחד אחר.

כל עוד אני חיה ולנצח.

בקרוב שוב תהיה שלם כמוני.

אז נתראה שוב.

אני מבטיחה לך.

Насколько он понимал, это был не арабский. И не какой-нибудь азиатский язык. Наверное, иврит. Во всяком случае, это напоминает знаки на вышивке, которая висит на стене в кабинете Эдельмана. Но чтобы полностью убедиться и исключить грузинский, армянский и все другие языки, которые он не знал, ему придется показать текст кому-нибудь.

Ясно только одно: это надгробный камень. Но чей? И кто скорбит? Он вообще-то пришел по адресу? Фабиан снял фото мобильным и послал его Ниве, после чего вернулся в холл и прошел в следующую комнату.

Достаточно было только переступить порог. Больше не требовалось, чтобы развеять все сомнения. Комната резко отличалась от остальной квартиры. Здесь не было ни теплых тонов, ни безделушек для создания уюта. Стены больше напоминали стены в его собственной гостиной на данный момент. С той только разницей, что в этой комнате не велось следствие.

В этой комнате разрабатывали план действий.

Стена слева была покрыта старыми газетными вырезками и всевозможными фотографиями – от Оссиана Кремпа в различные периоды жизни до охранника с манекенами. Был здесь и Карл-Эрик Гримос – и как министр в своей характерной шляпе и пальто с меховым воротником, и молодой, когда он работал вместе с Херманом Эдельманом в Государственной криминальной полиции. А еще Семира Аккерман и Адам Фишер.

Здесь были также другие лица и имена, которых Фабиан не знал. Например, Карен Нойман и Бенни Виллумсен. На некоторых людей были собраны настоящие досье – от выдержек из протокола судебного заседания и газетных вырезок до историй болезни и подробных описаний, например, их рабочих часов и маршрутов поездок на работу. Коды домофонов. Где они покупают еду. С кем они обычно общаются. Любимые телевизионные программы. Предпочтения в одежде. Иными словами, все, что могло касаться их привычек.

Все это было соединено красными лентами, булавками прикрепленными к стене. На самом верху находилась горизонтальная линейка времени, которая начиналась 8 декабря с похищения Адама Фишера и шла день за днем по всей стене вплоть до 24 декабря.

Сегодня 22 декабря.

Фабиан отследил две красные ленты, ведущие к двум последним дням, но обе кончались ничем. Воткнутые в стену булавки свидетельствовали о том, что преступник, наверное, сорвал все фото и записи перед уходом из дома.

Оставалось еще два дня.

И еще двое на очереди.

Это могло означать только одно.