Стефан Анхем - Жертва без лица. Девятая могила

– О’кей, перейдем к следующему вопросу, – продолжил полицейский. – У тебя еще есть жертвы? Например, вот эта женщина. – Он показал фото женщины из автобуса с вырезанными глазами.

Они терзали его вопросами, как голодные грифы.

– Фишер.

Но он не мог ответить.

– Еще жертвы.

Как бы он ни хотел, он не мог.

– И последнее: где ты их прячешь?

Он зажмурил глаза и изо всех сил покачал головой, пытаясь заставить их исчезнуть. Но они не исчезали, а наоборот, подходили все ближе со своими острыми клювами.

– Оссиан, я здесь не для того, чтобы тебя обидеть, – солгал полицейский. – Я только хочу попытаться понять, как все это взаимосвязано.

– Понять? – он не мог не рассмеяться. – Это хорошо. Очень хорошо. А кто этого не хочет? Я, во всяком случае, хочу.

– Извини, но что ты имеешь в виду?

– Имею в виду? Откуда мне знать? Я не знаю. Так много вопросов, а я не знаю. Мне даже нельзя иметь радио. Хотя я ничего не сделал, они только и говорят, что нет, нет, нет…

– Оссиан, теперь попытайся выслушать полицию.

– Как я могу слушать морские сводки без радио? Что? Как вы себе это представляете? Никак, вот именно. Но теперь вы должны уйти. Не нужны мне ваши посещения.

– Фабиан, можно тебя на пару слов? – раздался голос толстой, и краешком глаза он увидел, как они прошли мимо уборщицы и вышли из комнаты.

Наконец-то.

– Пустое дело, – сказала Малин и начала массировать себе бедра.

– Значит, просто сдадимся? – Фабиан взял термос с кофе с тележки для еды и налил себе чашку.

– Что ни говори, ему поставили диагноз «тяжелое диссоциативное расстройство личности». Так что есть риск, что он совсем не помнит своих поступков.

Фабиан кивнул. Возможно, Малин права. Но ждать, пока Кремп выздоровеет, тоже не выход. Они вынуждены пойти другим путем.

– Теперь вы мне верите? – врач закрыл за собой дверь смотрового кабинета и подошел к ним.

– Конечно. Мы все время верили, – сказала Малин.

– Надеюсь, вы осознаете, как это подрывает его доверие ко мне. У меня ушли годы на развитие этого доверия, а теперь оно растаяло, как дым.

– Разумеется, мы очень сожалеем, – сказала Малин. – Но ты наверняка понимаешь, что у нас нет другого выбора, кроме как пробовать все возможные и невозможные…

– Нам надо привезти его на место преступления, – перебил ее Фабиан и повернулся к врачу. – И чем быстрее, тем лучше.

– Извините, но… Правильно ли я понял?

– Провести следственный эксперимент в одном из мест преступления и посмотреть, вернется ли к нему память.

Врач вопросительно посмотрел на Фабиана.

– Извините, но вы же были там, внутри? Разве вы не видели, насколько он плох?

– Да, но уверен, это не идет ни в какое сравнение с тем, как сейчас плохо его жертвам. Вы уж меня извините, но я не симпатизирую ни вам, ни вашему клиенту.

– Вы, черт возьми, можете симпатизировать кому угодно. Но ни о какой поездке на место преступления и речи быть не может.

– Мне кажется, мы должны немного сбавить тон, – сказала Малин и встала перед Фабианом. – Что бы ни случилось, Кремпа наверняка осудят. Мы только пытаемся сделать все, что в наших силах, чтобы спасти жизнь возможных жертв, а также выяснить ряд вопросов по следствию. Во всяком случае, тебе стоит над этим задуматься.

Врач кивнул, но ничего не сказал. После чего повернулся к ним спиной и пошел к Кремпу.

Запах напомнил Дуне старую ремонтную мастерскую ее дедушки, отца матери, в Колдинге. Обычно они навещали его четыре раза в год, когда ее родители еще были вместе. После развода они стали ездить чаще, иногда раз в месяц, на выходные. И каждый раз она прокрадывалась в мастерскую после закрытия, вытягивалась на грязном бетонном полу среди инструментов, закрывала глаза и наслаждалась специфическим запахом. Она любила это больше всего на свете и до сих пор ловила себя на том, что, как только оказывалась в гараже или на заправке, дышала глубже.

Но сейчас она находилась не в Колдинге, а в Хельсингборге, чтобы установить местонахождение серийного убийцы и схватить его. Она обвела помещение глазами и отметила, что лаборатория судебно-технической экспертизы выглядит совсем не так, как кабинет Кьеля Рихтера в Копенгагене. Это была прямая противоположность ослепительно белому и клинически чистому интерьеру. Пол и стены были из бетона, а с потолка свисала арматура ламп дневного света, освещавших несколько различных рабочих станций.

Дуня взяла мобильный, сняла блокировку и увидела, что уже без пяти пять. Значит, теперь Бенни Виллумсен опережает их на три с половиной часа – на целую вечность. За это время он мог оказаться далеко за пределами досягаемости. Если он решил не снижать темп, так сказать. Но если он, наоборот, уверен в том, что полиция ищет в его квартире несуществующие доказательства, есть немалый шанс, что он расслабился.