Стефан Анхем - Жертва без лица. Девятая могила

Важно прыгнуть более или менее красиво, так, чтобы не было видно, что он прилагает слишком много усилий. Наверняка на него кто-то смотрит. Втянуть живот. Руки вперед и вниз. Прямые ноги вместе. Тело погрузилось в прохладную воду. Руки ударились о что-то твердое. Потом настала очередь лба. Он услышал, как в затылке хрустнуло. Вода окрасилась в красный цвет.

Какой-то мужчина попытался помочь ему выбраться наверх, он говорил по-немецки и пытался уложить его. Но он не хотел ничьей помощи. Не хотел залить бассейн кровью. Он только хотел уйти оттуда. Подальше от бассейна и липкой воды. Подальше от Сони и детей. Подальше от всего.

Кто-то поднес к его рту стакан с водой, и он открыл глаза. Все кренилось то туда, то сюда. И женское лицо. Он узнал ее. Она хорошо выглядела. Он был уверен, что они встречались раньше. Или все это только сон? Нет, он отчетливо помнит, как нырнул в бассейн и ударился головой. И кровь, ручьями стекавшая на бортик бассейна, когда немец пытался его уложить. Он приложил ладонь ко лбу, но не нащупал никакой раны.

А он вообще жив? Он почувствовал, что ему стянуло шею и затылок. И тут послышался голос. Он слышал этот голос раньше, но не мог понять, кому он принадлежит. «Фабиан… Фабиан…» Он опять открыл глаза и увидел ту же женщину. За ее спиной все двигалось. Точно, это она. Как там ее зовут? Лилья… Ирен Лилья. Это должно означать, что он жив. Если только она тоже не мертва? Теодор… Он должен поехать домой и проверить, как там Теодор. Он попытался встать, но Лилья уложила его обратно на жесткую койку.

– Лежи, мы еще не приехали.

– А куда мы едем?

– В отделение неотложной помощи. Скоро будем. Сейчас тебе лучше всего расслабиться.

Но расслабляться он не хотел. Еще меньше он хотел ехать в неотложку и часами ждать помощи. Не нужна ему никакая помощь.

– Со мной все в порядке. Мне только надо домой. Домой к Теодору.

– Это наркоз так действует, – сказала Лилья и похлопала его по лбу. – Успокойся и попытайся расслабиться.

Он закричал, что она ошибается и что он должен ехать домой. Домой к Теодору, своему сыну. Но она отказывалась слушать, только улыбалась и без конца повторяла, что ему надо успокоиться. Все наладится. Он не должен был видеть, но увидел: она постучала в стекло водительской кабины. И тогда он ее ударил. Не прошло и суток, как он ударил ее второй раз, ударил голой ладонью.

Она замолчала и схватилась за свою пылающую щеку.

И наконец послушалась.

Он не помнил, как выбрался из скорой и поднялся по ступеням на крыльцо, пыталась ли Лилья остановить его или дверь была заперта. Он помнил только, что внезапно оказался в своем собственном подвале и увидел, что Теодор лежит на полу.

На спине. Бездыханный.

Верхом на нем сидела женщина и прижимала свой рот к его. Кто это и что она делает? Он же мертв. Женщина встала и принялась ритмично нажимать обеими руками на его грудную клетку.

– Пятнадцать… Шестнадцать… Семнадцать…

Только теперь до него дошло, что это сотрудница полиции из Копенгагена. Но что она делает здесь, у него дома? Он попытался спросить, но не получил ответа.

– Она сейчас не может говорить, – сказала Лилья, которая, очевидно, стояла у него за спиной.

Он обернулся, но она уже поднималась по лестнице. Он не знал, сколько она отсутствовала и сколько он смотрел на датскую сотрудницу полиции, пока та пыталась вернуть к жизни его мертвого сына.

Время словно остановилось, и внезапно из ниоткуда появились они – врачи скорой, которые открыли свои сумки, достали свои приборы и подключили провода и шланги различных цветов. Тео вставили в рот трубку с воздуходувкой, ножницами разрезали на нем одежду и намазали ему грудь каким-то желе. Возле него совершенно без сил лежала датская женщина-полицейский. Рядом на корточках сидела Лилья и поила ее.

Громкий свистящий звук и две ручки, приставленные к слишком юной груди. Тело выгнулось мостиком и упало. Бездыханное и без пульса. Один врач проверил, правильно ли подключены провода. Другой стал сжимать воздуходувку.

Новый высокий звук и новый мостик.

Как долго и сколько раз? Фабиан понятия не имел.

Наверняка он знал только одно: это его вина.

Астрид Тувессон отметила, что со времени ее последнего посещения Рагнар Пальм сделал все возможное, чтобы развеять тюремную атмосферу. На наружной стене повесили шторы, чтобы скрыть отсутствие окон, а остальные стены украсили афишами всех выставок в Луизиане. Вероятно, его собственными: Тувессон знала, что Пальм не пропускает ни одной выставки.