Кара Хантер - Выхода нет

25 июня 2017 года, 16:30

193 дня до пожара

Саути-роуд, 23, Оксфорд

Сэм сразу же чувствует: что-то произошло.

– Я принесла тебе пиво, – осторожно говорит она, ставя бутылку на край стола. В это время года в кабинете просто чудесно: стеклянные двери в сад открыты, и он полон света и ароматов скошенной травы. Красная бабочка-адмирал уселась на принтер и открывает и закрывает свои крылья на теплом сквозняке. Но ее муж хмурится.

– В чем дело?

– Опять этот Филипп, – отвечает Майкл с гримасой. – Он прислал письмо, что приедет тринадцатого июля.

– И на сколько?

– Пишет, что на пару дней, но ведь ты его знаешь. Это легко может растянуться на пару недель.

– Что ж, мы вряд ли сможем сказать ему «нет». Ведь он…

– Знаю, всё знаю… – В голосе Майкла слышится раздражение.

Сэм прикусывает губу. Она хорошо знает, что Филиппа лучше не защищать. Последний раз, когда она попыталась это сделать, ей пришлось выслушать двадцатиминутную тираду о том, какой он никчемный человек, порхающий по всему свету с одного тропического пляжа на другой и ни разу не сделавший ничего полезного. Ни когда хоронили отца. Ни когда маму надо было поместить в дом для престарелых. Впервые Майкл до конца раскрылся перед ней именно тогда, когда заговорил о Филиппе. Они были вместе около шести недель, и все это время он был настолько безукоризненным, что Сэм уже стала думать, что такого просто не бывает. Все время такой внимательный, терпеливый, деликатный… А потом, в один прекрасный день, она пришла к нему под вечер и застала его разговаривающим по телефону с отцом. Майкл позвонил ему, чтобы сообщить, что в одном из академических журналов вот-вот должна появиться его первая научная статья, но к моменту окончания разговора чуть не плакал.

– Ну что же мне еще сделать? – говорил он. – Филипп даже не стал пытаться поступить в Оксфорд. Он в жизни не сделал ничего полезного, потому что проживает деньги, оставленные ему дедом. Ведь это Филипп должен быть разочарованием для всех. А послушать моего отца, так это я бездомный бродяга, ночующий на станции «Чаринг-Кросс».

Она стала возражать, села рядом и обняла его за плечи.

– Он так гордится тобой… Ты же знаешь, что он не хотел тебя обидеть.

Майкл посмотрел на нее; в глазах у него стояли злые слезы.

– Именно, что хотел. Все время слышу только «Филипп – то, Филипп – это»… Все время, пока я рос, папа называл его «Пип». Он ерошил ему волосы и говорил, что возлагает на него «большие надежды». И только годы спустя я понял, на что он намекал, – а так я все это время думал, что он ждал от Филиппа большего, чем от меня. Не думаю, что он хоть на минуту задумался, как такое отношение могло на меня повлиять.

И ее сердце разбилось из-за того, что этот грустный маленький мальчик превратился в невероятно амбициозного мужчину, которым стал. Тогда она ощутила то, что никогда больше не ощущала с Майклом: что в семье она сила, что это она должна отдавать и защищать, а не ждать защиты. Тогда Сэм ощутила это впервые. И больше такого никогда не повторялось.

Сомер останавливается у своего стола, чтобы забрать пакет с покупками, которые она сделала во время ланча. Какие-то фрукты из него закатились под стол, и ей приходится встать на четвереньки, чтобы достать их. Когда она наконец выпрямляется, то с удивлением видит, что рядом стоит Куинн. На мгновение Эрика чувствует неловкость, потому что понимает, что у нее красное лицо и растрепавшиеся от усилий волосы.

– Ты что?

Он выглядит застенчивым. Это слово никогда не приходило ей в голову применительно к Куинну.

– Просто хотел убедиться, что с тобой всё в порядке.

Она с удивлением смотрит на него, не уверенная, что правильно расслышала.

– Понимаешь, – он пожимает плечами, – это все из-за того, что ты там говорила. Было такое впечатление, что ты знаешь кого-то с этой болезнью… лично.

Сомер колеблется, не уверенная, стоит ли делиться своей проблемой. Особенно с ним. Но что-то в его лице заставляет ее заговорить.

– Ею болела моя сестра, то есть она и сейчас болеет. – Она смотрит ему прямо в глаза. – Я имею в виду постнатальный синдром. Было очень непросто. Всем нам.

Он кивает.

– Самое страшное, что на этой болезни лежит роковая печать. Даже в наши дни. Многие женщины не получают адекватной помощи, потому что их слишком беспокоит, что подумают о них люди. Боятся, что навсегда останутся с клеймом «плохой матери» или «истерички», или что там еще говорят про женщин, чего никогда не говорят про мужчин. – Сомер останавливается, понимая, что покраснела еще больше.