Клер Макинтош - Я отпускаю тебя

В коттедже холодно и неуютно, словно он тоже гонит меня прочь. Я сразу понимаю, что Бо здесь нет, и когда захожу в кухню проверить, теплая ли плита, на столе вижу записку:

«Бо в приюте при клинике. Напиши мне, когда вернешься. П.»

Мне не нужно дальнейших объяснений, что все кончено. На глаза наворачиваются слезы, и я зажмуриваюсь, чтобы они не полились по щекам. Я напоминаю себе, что сама выбрала этот путь и должна ему следовать.

Передразнивая лаконичность Патрика, я сбрасываю ему однострочное сообщение. Он отвечает, что привезет пса после работы. Я почему-то полагала, что он ответит более пространно, и одновременно жду и страшусь встречи.

У меня остается два часа до его приезда. Снаружи темно, но я не хочу сидеть в коттедже. Я снова надеваю куртку и выхожу.

В темноте на пляже кажется странно и непривычно. Вверху никого нет, и я спускаюсь к самой кромке воды, останавливаясь на мелководье. Ботинки на секунду скрываются в пене набежавшей волны. Я делаю шаг вперед, и край брюк намокает в воде. Я ощущаю, как сырость поднимается по ногам.

Но продолжаю идти.

Песчаное дно Пенфачской бухты пологое – шельф тянется больше сотни метров, а потом резко начинается глубина. Вглядываясь в горизонт, я ставлю одну ногу перед другой, чувствуя, как ботинки вязнут в мокром песке. Вода уже выше колен, края волн задевают ладони, и я вспоминаю, как мы с Евой играли у моря, зачерпывая ведерками водоросли и перепрыгивая пенные гребешки. Вода ледяная – когда волны начинают закручиваться на уровне бедер, у меня перехватывает дыхание, но я иду вперед. Я слышу рев, но если это шумит море, я не знаю, зовет оно меня или предостерегает. Продвигаться вперед все труднее: я уже бреду по грудь в воде, с трудом волоча ноги, и тут я падаю – наступаю в пустоту и проваливаюсь под воду. Я приказываю себе не плыть, но приказ пропадает втуне – руки бешено машут сами собой. Я вдруг думаю о Патрике, которому придется искать еще и мое тело, пока прилив не выбросит его на берег, разбитое о камни и изъеденное рыбами.

Словно от оплеухи, я резко вскидываю голову и хватаю глоток воздуха. Я так не могу. Не могу всю жизнь бегать от ошибок, которые совершила. Охваченная паникой, я теряю направление и, не видя берега, плаваю кругами, но тучи вдруг расходятся, и луна освещает скалы, обступившие залив. Я плыву к пляжу. Меня порядком снесло в море после того, как я сорвалась с шельфа, и хотя я брыкаюсь под водой, стараясь нащупать дно, я ощущаю только ледяную воду. Меня накрывает волной, и я давлюсь соленой водой и судорожным кашлем. Мокрая одежда тянет на глубину, и я не могу сбросить зашнурованные ботинки, ставшие очень тяжелыми.

Руки уже болят, в груди давит, но голова ясная, и я с усилием вдыхаю и ныряю под волну, сосредоточившись на том, чтобы ровно и симметрично водить руками, раздвигая толщу воды. Вынырнув глотнуть воздуха, я вижу, что немного приблизилась к берегу, и повторяю маневр. Снова, снова и снова, и наконец я опускаю ногу и касаюсь мыском чего-то твердого. Проплыв еще несколько взмахов, я снова задеваю ногой о дно. Я плыву, бегу и чуть ли не ползком выбираюсь из моря. Соленая вода в легких, в ушах, в глазах. На сухом песке я стою на четвереньках и некоторое время прихожу в себя, прежде чем встать в полный рост. Меня бьет крупная дрожь – от холода и от осознания, что я способна на нечто столь непростительное.

Вернувшись в коттедж, я срываю с себя мокрую одежду и бросаю кучей на кухонный пол. Я спешу натянуть побольше теплого и сухого, а затем снова спускаюсь на первый этаж и разжигаю огонь в очаге. Я не слышу, как подходит Патрик, но до меня доносится лай Бо, и я, не дожидаясь стука, распахиваю дверь настежь и опускаюсь на корточки поздороваться с псом и скрыть свою неуверенность перед Патриком.

– Зайдешь? – спрашиваю я, наконец выпрямляясь.

– Мне нужно возвращаться.

– Всего на минуту. Пожалуйста…

Поколебавшись, он входит и прикрывает за собой дверь. Он не собирается садиться, и мы так и стоим неподвижно. Бо на полу между нами. Патрик глядит мимо меня в кухню, где вокруг промокшей одежды натекла лужа, на его лице проступает замешательство, но он молчит, и только тут я убеждаюсь – чувства, которые он ко мне питал, испарились. Ему все равно, почему моя одежда мокрая, почему даже куртка, его подарок, вся в воде. Его волнует только чудовищная тайна, которую я от него скрыла.

– Мне очень жаль.

Жидковато, но искренне.

– Чего именно? – Патрик не дает мне легко отделаться.