Валерий Шарапов - Сыщики 45-го

Особой спешки не было. Алексей посмотрел на часы и решил пройтись.

Город проснулся, брался за работу. Спешили люди. Тащились старые полуторки, легковые «эмки». Прорычал экскаватор, занимая почти всю проезжую часть – встречным приходилось карабкаться на бордюры.

Несколько бараков отстроили заново – они красовались своей нарядной обшивкой. Бульдозер разрывал теплотрассу. Работал передвижной кран – рабочие вытаскивали из земли проржавевшие трубы.

Черкасов перебежал дорогу, пересек мостик через пересохшую Калачку. Здесь находился городской парк, который в войну фактически уничтожили. Он и сейчас смотрелся не очень, но дорожки проложили, посадили саженцы. Пленные немцы возводили новый Дом культуры вместо разрушенного старого. Урчала бетономешалка, строители укладывали цокольный этаж. Серые небритые лица, выцветшие гимнастерки цвета «фельдграу», рваные сапоги. Они машинально делали свою работу, почти не разговаривая. Статус этих людей не менялся уже больше года. Их кормили, содержали в сносных условиях, но домой не отпускали. Рабочая сила – практически дармовая. Охрана символическая, куда им бежать? Зато работники добросовестные: все сделают, лишнего не попросят. Их еще и развлекали! Динамик на столбе исполнял игривые и политически нейтральные песенки на немецком языке. Последние, впрочем, сменились привычной «Землянкой». А дальше заиграл гимн СССР «Союз нерушимый» – сравнительно новое произведение.

Хотелось тишины и покоя. Алексей миновал парк, прошел вдоль нескольких бараков. Следующее здание от дороги отделяла вереница старых деревьев. Район оставался неразрушенным, что тут разрушать? Затрапезные двухэтажки – отваливалась штукатурка, обнажался худой брус с утеплителем. Два подъезда в здании.

Черкасов стоял у того, что слева, исподлобья смотрел на окна. Сердце защемило, непростительно долго он тут не был… Сохранилась старая табличка, на которой еще читался адрес: улица Базарная, 60. Дом производил гнетущее впечатление. Но здесь было тихо – старые тополя глушили звуки улицы. У второго подъезда стояла помятая «эмка». В песочнице на детской площадке возились малыши под присмотром пожилой женщины в платочке. Появление незнакомца не осталось незамеченным – старушка устремила в его сторону бдительный взор.

Сушилось белье на распорках. Мусорные баки исторгали специфический аромат. Здесь тоже проживали счастливые советские люди, строящие под руководством партии райскую жизнь на земле…

Он вернулся на дорогу, дошел до ближайшего переулка, который вывел его на Советскую улицу. До середины 20-х годов она была Кузнецкой, потом решением местного райисполкома улицу переименовали в Советскую. При немцах ее называли Ратушной, а когда оккупантов турнули, основную городскую артерию вновь нарекли Советской – теперь уже навсегда.

Здесь стояли добротные кирпичные дома, многие из них тянулись вверх аж на четыре этажа. Жить в этом районе считалось почетно. Здесь концентрировались административные здания, городская типография, почта, парикмахерская, магазины, развлекательные заведения, включая пару ресторанов и несколько кафе.

Алексей с удивлением обнаружил, что ресторан «Былина» работает и сейчас, впрочем, на двери висело объявление, что заведение открывается только в шесть вечера. Здание бывшего райкома было в строительных лесах.

Самосвал сливал в короб жидкий бетон. Короб оседлали строители с лопатами. Тоже мрачные и серые, но уже без немецкой формы. «Перемещенные лица», – догадался Алексей. Так называли людей, перемещенных в годы войны за пределы СССР. Военнопленные, узники концлагерей, остарбайтеры – все угнанные в Германию. После войны они возвращались, их было не меньше пяти миллионов. Радость была недолгой – их поразили в правах, подвергали репрессиям, объявили изменниками. Отправили в колымские лагеря, но не всех – рабочие руки требовались и в Европейской части СССР. Вернувшихся людей использовали на восстановлении народного хозяйства, которое шло стремительными темпами…

Черкасов смотрел, вспоминал… В начале 40‐х махровый враг народа, разоткровенничавшийся на допросе, использовал термин «рабы социализма». Критиковал советскую власть за то, что она осуждает миллионы людей по вздорным поводам, а потом использует их на «великих» стройках, мол, за счет этого страна и может хоть чем-то похвастаться. Не было бы зэков – не было бы и успехов. Махровый был враг, самый настоящий противник социализма, но иногда Черкасова посещала мысль: а ведь он в чем-то прав! Производство держалось на миллионах осужденных. А теперь их заменили перемещенные лица и военнопленные – те же самые миллионы…