— Как сажа бела, — ответил опер.
— Передай ей, что ее друг по первому делу во всем признался.
— Нет, правда? — не поверил Горелов.
— А Пал Иваныч что делает?
— У себя он. Сидит весь день возле телефона.
— Есть надежда?
— Она всегда с нами.
— Ладно, я часа через полтора подойду.
Первая часть показаний Полуниной мало чем отличалась от ее предыдущих «откровений». Но как только ей стало известно о признании Германа в убийстве, ее будто подменили. Будто где-то внутри у нее прорвалась плотина — слова хлынули нескончаемым торопливым потоком.
— Пришлось включить диктофон, — сказал Горелов. — И еще она потребовала, чтобы адвокат ушел. Вот… — опер взял со стола заявление Полуниной и зачитал несколько строк: — «…отказываюсь давать показания в присутствии защитника, так как мне придется касаться интимных сторон моей жизни, и мне затруднительно будет это делать при защитнике-мужчине…» — тут опер бросил на Брянцева выразительный взгляд: — Вообще-то, конечно…
Из диктофонной записи показаний Н.В.Полуниной:
«…Последнее время мой муж на почве пьянства не мог выполнять супружеские обязанности…
…Второго августа, часов в десять вечера, Щеглов неожиданно пришел ко мне в отсутствие мужа, который в это время должен был находиться в наркологии. И так умело заговорил мне зубы, что у меня не хватило воли выставить его вон. Герман предлагал мне переспать с ним. Я отказывалась, а он пытался раздевать меня… Тут мы услышали, как открылась входная дверь. Это пришел из стационара Алеша. К счастью, Герман успел выскочить в окно, хотя, конечно, по моему растрепанному виду Алеша наверняка что-то понял. Но он ни слова, ни словечка не сказал мне. Повернулся и ушел обратно в наркологию.
А четвертого августа Герман пришел днем. Я была дома одна. Он влез в комнату через окно, которое я ему открыла… Не знаю уж, как это получилось, но он на этот раз добился своего… С этого времени он стал бывать у меня каждую ночь.
Одиннадцатого августа муж заявился домой в третьем часу утра. Он постучал в окно, чего раньше никогда не делал, и я решила, что это Герман. Отодвинула шпингалет, отворила створку окна. Под окном никого не было. Я выглянула наружу и увидела, как муж заворачивает за угол. Бросилась открывать ему дверь, а окно от волнения не подумала закрыть…
…Алеша был весь перепачкан в земле. На лице сочились кровью ссадины. Одной рукой он держался за горло. Я провела Алешу в его комнату, помогла снять грязную одежду и обтерла ему влажным полотенцем лицо. А он тем временем рассказывал… Говорить ему было трудно… Он рассказывал про каких-то парней, которые накинулись на него, стали бить, повалили на землю и душили палкой. Алеша потерял сознание, а когда очнулся, то парней уже не было поблизости. Возле дома хватился ключей — в кармане пусто. Потому и постучал в окно.
Я спросила, чего это его занесло на школьный двор. Это там, он сказал, парни его били. Оказывается, они с улицы заманили его туда. Пообещали угостить вином. Ну, конечно…
Уложив Алешу спать, я вернулась к себе и увидела в своей комнате Германа. Он сидел на кровати и курил. Сердито спросил: „Опять твой приперся?“. Я рассказала, что случилось с мужем. И тогда Герман сказал: „Жаль, что не задушили совсем“. После этого велел мне пойти посмотреть, спит ли Алеша. И пригрозил: „Пускай только еще раз прибежит!..“. А когда уходил от меня, то не велел никому болтать, что Алешу душили парни. Я спросила, почему надо из этого делать тайну, и Герман сердито сказал: „Делай, что велю!“.
А ночью двенадцатого… Часа в два Герман влез ко мне в окно. Он был необычно возбужден. Сразу сорвал с меня ночную рубашку, повалил прямо на пол и… приступил к делу. Видно, мы наделали шуму, от которого Алеша проснулся. Короче, он застиг нас на месте преступления… Пока я одевалась, они вышли на кухню, и вскоре я услышала грохот и крики. Не помня себя, я выскочила на кухню и увидела Лешу на полу. Герман держал его за руки, упираясь коленом ему в грудь.
Я велела Герману убираться домой, но он как вызверился на меня: „Заткнись, такая-сякая, без тебя разберемся!“. Я почувствовала себя совершенно безвольной, и когда он показал мне на дверь: „Ступай к детям и запрись там!“ — я тут же вышла из кухни…
…Я слышала, как хлопнула входная дверь. А немного погодя, выглянув в коридор, увидела, что Леша надевает у порога кроссовки. Я и добром просила его никуда не ходить, и кричала на него, и за руку пыталась удерживать. Сердце подсказывало: случится что-то страшное, непоправимое. Но ничего не могла сделать…
Читать дальше