«Если я заставлю ее поверить, что принять чужую заботу не грех и не преступление, – дело сделано», – повторял себе Дави.
Он знал, что теперь это вопрос времени. Рано или поздно желание, которому не суждено осуществиться, разрушит отношения Исабель и Гузмана изнутри, как термиты разрушают прочные здания.
Но все и навсегда изменило не время, не новое стремление Исабель и не старания Дави.
Об этом вдруг неожиданно позаботился Гузман.
Стояли дни, когда по утрам землю покрывает густой туман. Он появляется, и все перестает существовать, уплывает куда-то, рассеивается. Все.
И над землей туман висит, и жизнь под тем туманом спит.
Туман лежал белоснежным покровом в тот день, когда Гузман решил уехать. Никого не предупредив, не взяв с собой Исабель. С самой первой встречи они впервые расставались больше чем на несколько часов.
В это утро стоял туман и шел частый-частый, почти невидимый дождик.
Гузман разбудил Исабель, легонько поцеловав ее в лоб. Он взял ее за руку и сказал, что уедет всего на неделю. Она улыбнулась через силу, ласково провела рукой по его лицу и ни о чем не спросила. Но сразу заметила, что глаза его лгут.
Потом подошла к окну, потому что хотела помахать ему рукой, когда он уходил, пока туман не поглотил его.
Итак, человек дыма исчез, а весь мир вокруг дымился туманом.
Этот молочно-белый покров пролежал всю неделю, и в конце недели Гузман не вернулся, как обещал.
Вместо Гузмана пришло короткое письмо. Оно было адресовано Дави. В письме было только одно слово.
Всего одно слово .
Дави ничего не сказал Исабель. Но на следующее утро она снова выглянула в окно. Туман рассеялся.
И тогда она поняла, что Гузман не вернется.
– Как и его отец, – сказал Якоб Руман. – И Гузман тоже покинул женщину, которую любил.
– С той только разницей, что Исабель не отправилась, как мать Гузмана, колесить за мужем по всей Европе.
– И они больше никогда не увиделись? Вы это хотели мне сказать?
– Никогда, – подтвердил пленный.
Такая судьба показалась Якобу Руману бесконечно печальной, словно он сам все это пережил. Потом он стал размышлять. Да, все так и было. Его тоже покинула жена. До недавнего времени разлучить их могла только война да вероятность, что он погибнет на фронте. Но с тех пор как он узнал, что Аня любит другого, для него поменялась вся перспектива. Теперь у него не было никакой уверенности, что им еще раз удастся поговорить. До сих пор он об этом не думал. Да и о чем им говорить? Всего, что было сказано, вполне достаточно, чтобы закрыть это дело навсегда.
Мало того что его бросили, он до сих пор так и не понял, что он сделал плохого.
– Не могу принять, что некоторые вещи необратимы, – сказал доктор. – Никогда не пойму, это сильнее меня. Я все надеюсь, что есть хоть маленький закоулок, где будет возможность что-то исправить или изменить.
Пленный сделал последнюю затяжку:
– Даже когда нам кажется, что истории закончены, они тайком продолжаются. Может, мы и сами того не знаем. Они текут, как подземные реки. А потом вдруг выходят на поверхность нашей жизни.
– Так, значит, история Гузмана закончилась не так?
– Осталось досказать самую малость.
Якоб Руман посмотрел на часы:
– Да, но нам надо поспешить.
Не так это легко. За три года Дави ни словом не обмолвился о письме, которое прислал Гузман после того, как исчез. А Исабель его ни о чем не спрашивала.
Тогда Дави, коллекционер по природе, принялся коллекционировать Исабель. В день по мысли, в день по воспоминанию. Ее руки. Ее улыбку. Каждый раз понемногу. Не спеша.
Бывали моменты, когда ему казалось, что Гузман издали за ними тайком наблюдает. Но тому не было доказательств.
В декабре 1911 года Исабель решила поехать в Америку. Дави всячески поощрял эту затею.
– К новой жизни, – говорил он.
А он присоединится к ней потом, может быть, в апреле. И в этой новой стране – далеко – он сделает ей предложение.
Вечером накануне отъезда Исабель, в темноте и тишине огромного дома, предстала перед Дави абсолютно обнаженной. И перед тем как поцеловать его, она трижды сказала ему «да»: «да» – в настоящем, «да» – в будущем и «да» – в молчании о прошлом.
А потом задала вопрос.
Дави уже понял, что есть на свете одна вещь, которую он никогда от Исабель не получит. И это не любовь. Ее любовь у него уже была. Он не получит ее боль, ее печаль. И на это не хватит никаких четырех месяцев разлуки.
Читать дальше