Ирина Лобусова - Праздник Святой Смерти

Поэтому приоткрытая дверь означала одно — ничего хорошего ее здесь не ждет. Это мог быть кто угодно, в том числе и мародеры, которые свободно шарили по всем квартирам. И никто не мог их остановить.

— Заходи, не бойся, — вдруг из-за двери раздался знакомый голос, сдерживающий смех, и Зина с замирающим сердцем бросилась внутрь…

Все эти месяцы она не видела Бершадова, не знала, что с ним, как он… В управлении Григорий почти не появлялся. И вот теперь он стоял в ее комнате — похудевший, загоревший, еще более смуглый, чем прежде, но такой… бесконечно любимый.

Не понимая, что делает, Зина бросилась ему на шею. Он, это был он, человек, которого она так любила, о чем сама себе не хотела, не могла признаться…

Бершадов с трудом разжал эти объятья и усадил Зину на диван.

— Я пришел за тобой. Собирай вещи.

— Зачем? — Крестовская смотрела на него во все глаза, похоже, она пока не пришла в себя.

— Мы уходим, — Бершадов говорил коротко. — Со дня на день румыны и немцы займут город. Войска, оборонявшие Одессу, перебрасывают в Севастополь. Дан приказ сдать Одессу врагу.

— Что?! — воскликнула Зина. — Нас бросают на произвол судьбы? Целый город? Вот так просто, 250 тысяч человек?! А как же… как же мы все?!

— Это отступление, — скучно произнес Бершадов. — Дан приказ — военные должны подчиниться. И ты тоже…

— Нет! Это же… так же нельзя! — Зина пыталась сдержать себя от крика. — Как они могут уйти? Бросить все? Это же просто преступление!

— Здесь уже ничего не сделаешь, — Григорий пожал плечами. — Слова бесполезны. Когда румыны и немцы войдут в Одессу, начнется ад. Поэтому еще раз повторяю: собирай вещи. Бери только самое необходимое.

— Куда мы едем? — Зина была готова сдаться.

— Не мы. Ты. Ты едешь в эвакуацию, в Среднюю Азию. И будешь ждать меня там, когда закончится война.

— А ты? Что ты будешь делать?

— Я остаюсь в осажденной Одессе. У меня приказ.

— Какой приказ?

Григорий долго молчал. Потом, вздохнув, произнес:

— Я скажу тебе правду. Я остаюсь в Одессе, чтобы организовать подпольное сопротивление, когда румыны займут город. Наши отряды будут базироваться в катакомбах. Вот уже два месяца, август и сентябрь, как я живу в катакомбах по другим документам. Теперь у меня другое имя. Я и еще такие, как я, — мы остаемся. — Он замолчал. — На смерть… На верную смерть…

— И я остаюсь, — воскликнула, перебивая его, Зина. На ее лице не дрогнул ни один мускул.

— Ты не понимаешь! — схватился за голову Бершадов. — Когда город займут, тебя расстреляют одной из первых. Ты же коммунистка, сотрудница НКВД! Все соседи на тебя покажут, все знают твое место работы. У тебя нет ни одного шанса спастись!

Крестовская смотрела на него во все глаза. Она поняла одно — они должны расстаться. По сравнению с этим расстрел казался более легкой карой. Бершадов принял ее молчание за знак согласия.

— У меня есть возможность сегодня ночью по железной дороге переправить тебя в Харьков, пока ходят поезда, — сказал он сухо. — Оттуда ты поедешь в Москву, а затем в Ташкент. Это единственное правильное решение. Другого выхода я не вижу. Поэтому собирайся.

— А я вижу другое решение, — голос Зины был абсолютно спокоен. — Я уйду в катакомбы вместе с тобой. Запомни раз и навсегда: я никуда не поеду.

— Я… Я… Сотню раз проклинал твою глупость! — Вскочив с дивана, Григорий заметался по комнате. — Пойми, ты не подходишь для конспиративной работы! Ты не разведчик! Сама провалишься и сдашь всех! Ты хоть понимаешь, что тебя ждет? Если тебя поймают — а тебя поймают! — то тебя будут пытать! Жутко, страшно, до тех пор, пока ты всех не выдашь! А так у тебя есть хоть один шанс спастись!..

Он все ходил и ходил. Зина молчала. Она понимала, что Бершадову нужно выговориться. Как минимум — избавиться от его злости.

— Посмотри, — вдруг произнесла Зина и вытянула руку вперед. Сверкнул серебряный браслет в виде змейки, полученный ею после расследования о Змее Сварога. — Посмотри, — повторила она, — посмотри, я ношу твой подарок. Он всегда со мной, я не расстаюсь с ним ни на один день. Посмотри на меня! Я говорю правду! Я никуда не уеду! Точка…

А дальше произошло невообразимое: Бершадов рухнул на колени и принялся целовать ее ноги…

Это была первая и пока единственная ночь их любви. Зина буквально теряла сознание, растворяясь в каждой клетке этого человека, который стал ее сердцем. Все те чувства, все то, что она чувствовала к Андрею Угарову, к Виктору Баргу, было лишь легким, спокойным ручейком над лазурным морем — если это вообще можно было сравнивать. В ее душе разгорелся огнедышащий вулкан, который был готов испепелить ее саму.