Ирина Лобусова - Праздник Святой Смерти

— Ладно. Иди спать. И помни — никому ни слова!

Когда девочка ушла, воспитательница повернулась к Ветровой:

— Но как? Как вы поняли, что она лжет?

— Жизненный опыт, — Галина Петровна горько усмехнулась. — Внимательно следила за лицом каждой. Эта девочка, Майя, слишком быстро расслабилась и вздохнула с облегчением, как только я перестала задавать вопросы. Я сразу поняла, что она лжет и что-то скрывает.

— Что вы будете делать? — воспитательница всплеснула руками. — Как вы думаете, что это такое, кто ее забрал? И что, ее мать правда жива?

— Мать Рады умерла от туберкулеза. Это абсолютно точная информация, — горько вздохнула директор. — Очевидно, что девочка совершенно не помнила ее. И стоило появиться какой-то женщине, которая принесла ей конфеты, как она подумала, что это ее мама… Ужасная история… Совершенно ясно, что девочку выкрали ее родственники для того, чтобы снова отправить воровать. Я звоню в милицию.

С этими словами Ветрова подняла телефонную трубку.

— Добрый день, — решительно открыв дверь, Григорий Бершадов вошел в кабинет директора детского дома, — это я вам звонил.

— Да, конечно, — Галина Петровна поднялась из-за стола, — вы начальник Особого отдела…

— Первое управление НКВД, — закрыв дверь, Бершадов неторопливо пересек кабинет и опустился на стул напротив стола директора. Несмотря на свое железное самообладание, Ветрова была явно взволнована, и у нее никак не получалось это скрыть. Не каждый день сотрудник столь секретного управления НКВД пересекал порог этого кабинета.

— Как я понимаю, пропавшую девочку все еще не нашли, — сказал Бершадов. — Сколько дней уже прошло?

— Два дня, — голос Галины Петровны упал.

— Вы в курсе того, что в таборе, где жили родственники девочки, был произведен обыск?

— Мне говорили. — Ветрова откашлялась, — но подробностей я не знаю.

— Внутренние войска НКВД обыскали табор сверху донизу, — сказал Бершадов, — допросили всех ее родственников. Никаких следов. Более того, среди ее родственников не было женщины, подходящей под описание, что вам дали.

— Ужасно, — голос Галины Петровны дрогнул.

— Ужасно, — кивнул Бершадов. — Нам остается лишь надеяться, что она жива, — вздохнул он.

— Постойте, почему вы говорите такие ужасные вещи?! — всплеснула руками она.

— Скажите, вы знаете этого человека? — Бершадов, не отвечая, достал из внутреннего кармана пиджака фотографию и протянул Ветровой. Та принялась внимательно разглядывать снимок.

— Лицо определенно знакомое… Я уже где-то видела этого человека… Но я не могу вспомнить где… — задумчиво произнесла она.

— Это Василий Ермак, отец пропавшей девочки, — ответил Бершадов, пряча фотографию. — Вор-рецидивист. Он сбежал из тюрьмы. И у нас есть подозрение, что именно он организовал похищение своего ребенка.

— Какой ужас… — охнула Галина Петровна.

— Будьте начеку: он может появиться здесь. Но я надеюсь, что до этого не дойдет. И еще одо. Я узнал, что было в стеклянной баночке.

— Что же? — спросила Ветрова.

— Это театральный грим. — С этими словами Григорий встал и направился к выходу из кабинета. — Странно, не правда ли? — обернулся он.

Вечер 12 марта 1941 года

Тень металась по стенам, как черная ведьма из преисподней, то уменьшаясь, то увеличиваясь в размерах, взмывая ввысь, под потолок. В тот момент, когда они оба размахивали руками, казалось, исполинские крылья огромной ветряной мельницы заполняют все пространство комнаты, и сама эта комната готова взмыть вверх, как огромный дирижабль.

Слишком уж причудливой была игра света и тени в узком пространстве между стенкой и матерчатым абажуром. В этом крошечном отрезке комнаты не хватало ни света, ни воздуха, оттого голоса звучали глухими и терпкими, похожими на испорченное, перестоявшее вино. А тени жили отдельной жизнью, устраивая адские пляски на выцветших от времени и солнца обоях.

Ссора была жестокой. Разгорелась она в обед, от ничего не значащего, пустого замечания, в обыденной, абсолютно стандартной обстановке, когда три столовых прибора и дымящаяся супница создавали некое подобие семейного уюта. А солнечные лучи еще разбрасывали по паркету яркие брызги и не грозились уйти в чудовищно быстро исчезающие тени.

Слово за слово, несколько ничего не значащих замечаний, и вдруг супруги Раевские, забыв обо всем на свете, и прежде всего забыв про сжавшуюся на краешке стола четырехлетнюю дочь, вооружились самыми острыми ножами из жутко ранящих слов, затачивая их взглядами, пустыми, как бездна. А заточив, они принялись наносить друг другу острые раны по тонкой поверхности души, сжавшейся под кожей, упиваясь точными попаданиями в самую сердцевину чужого сердца.