Ирина Лобусова: Дьяволы с Люстдорфской дороги

Таня положила бумагу на стол.

– Я не буду читать его полностью, – вздохнула она. – В нем идет речь о том, что ты совмещаешь в себе и женские, и мужские половые признаки. К примеру, такой признак, как полное отсутствие женских молочных желез и мужская волосатость груди. И прочие аномалии… По свидетельству доктора, подобное встречается невероятно редко, когда один человек одновременно является и мужчиной, и женщиной, ну, то есть он гермафродит…

Володя тяжело, со свистом, втянул в себя воздух. Таня понимала его страдания.

– Я пристрелю тебя, – зарычала Никифорова, опустив вниз руки, – ни ты, ни он не выйдете из этой комнаты.

– Не получится. – Таня печально покачала головой. – Если ты не уберешься из города, в газете появится подробная статья, к которой приложат и заключение доктора. Она уже написана, эта статья. Все узнают о твоем позоре и об этой твоей страшной тайне, но никто и думать не станет, что ты не виновата в этом. Если мы не вернемся в редакцию в течение двух часов, редактор поставит статью в вечерний выпуск и она все равно появится в газете. Все зависит от тебя. Так что наша смерть ничего не изменит. Да, и еще, Катерина Мещерякова жива. И если ты нас убьешь, она тоже будет говорить. А вот ее рассказа как раз хватит на несколько газетных статей. Так что решение за тобой. Если ты уедешь, статьи не будет. Мы вернемся в редакцию и ее уничтожим.

Никифорова молчала, обдумывая ее слова. Но Таня решила надавить еще больше, похоже, ей просто это доставляло удовольствие:

– Да, а вот что еще рассказала мне Екатерина Мещерякова. Тебя выписали из лазарета, и ты снова вернулась в ту же самую камеру. И тогда заключенные установили следующие правила: тебе поставили приставную койку у окна, запретили разговаривать и ходить к доктору. Запретили заходить в уборную, когда там кто-нибудь есть. А выходить из камеры тебе разрешалось только в сопровождении двух авторитетных политкаторжанок, одной из которых как раз и была Екатерина Мещерякова. Надо ли говорить, что такие условия заключения были адом? Поэтому-то ты сбежала из Новинской тюрьмы при первой же возможности.

Никифорова упрямо молчала.

– В 1913 году ты переехала в Европу, – продолжала Таня, – жила в Испании и в Париже, брала уроки скульптуры и живописи у Огюста Родена, и великий художник считал тебя одной из самых талантливых своих учениц. В 1914 году вступила во французский Иностранный легион и прошла учебу в офицерской школе, и ты была единственной женщиной в мире, получившей звание французского офицера. Ты участвовала в войне, но очень скоро дезертировала и вернулась в Россию, к своей революции…

Никифорова наконец поднялась из-за стола. Повернулась к Тане спиной. Из комода извлекла черный портфель, принялась собирать какие-то документы. Блеснуло оружие, но она положила его в портфель.

– Я ухожу, – обернулась она к Тане, – я уезжаю из этого проклятого, сумасшедшего города прямо сейчас, и больше никогда в него не вернусь. Отдай мне этот документ.

– Нет, – Таня спрятала свидетельство доктора в карман. – Я должна иметь гарантию, что ты не передумаешь.

Никифорова пожала плечами. В дверях она обернулась. Из глаз ее исчезло выражение ненависти и злобы. Теперь это были глаза побитой собаки, несчастные глаза бездомной собаки, которую жестоко и больно била жизнь. Таня вздрогнула от этого взгляда, как от удара. Она даже приподнялась из-за стола. Из памяти вдруг выветрилось абсолютно всё, что сделала эта женщина. Осталось только острое чувство жалости… Тане вдруг захотелось попросить прощения… Но она знала, что Никифорова ее не поймет.

– Прости меня… – все-таки прошептала она.

Однако Никифорова уже не слышала ее слов. Она уходила навсегда – и из Одессы, и из Таниной, и из своей жизни, как будто чувствуя, не зная, что ей остается совсем не много дней.

Очень скоро квартира полностью опустела. Никифорова увела всех своих людей. Через окно Володя и Таня видели, как все они уехали в двух черных автомобилях. Очень скоро во дворе не осталось ни одного человека.

Камин в квартире горел по-прежнему жарко. Таня подошла к огню. С какой-то смутной тревогой Володя смотрел на нее.

Таня протянула вперед руку, и он успел заметить, что в руке она держит докторское свидетельство. Затем Таня бросила его в огонь…

Бумага вспыхнула сразу со всех сторон.

– Что ты делаешь? – бросился к ней Володя. – Ты сумасшедшая! Мы жизнью рисковали, чтобы это добыть!

– Я никогда бы не смогла опубликовать это, – печально сказала Таня, – и рассказать никому не смогу – ну так зачем мне оно? Разве можно выдавать такую страшную тайну человека? Это слишком жестоко. Я так не могу. Она же не виновата, что родилась такой! Она всю жизнь страдала, да еще как страдала! Ты видел ее глаза? Нельзя причинять такую боль! Даже дьявол ее не заслуживает.