Андрей Кивинов - Отсутствие доказательств

Следователь закрыл «дипломат», встал из-за стола и вышел в коридор. Мухомор никак не мог успокоиться. Несмотря на плохие отношения между нами, сейчас я был на его стороне. Если верить только преступникам, не веря ни свидетелям, ни другим доказательствам, вообще черт до чего докатиться можно. Ни с какой преступностью не справишься.

Самое обидное, что следователь-то был паренек неплохой, я имею в виду, по работе, а на попятный идет. Видно и он в жесткие рамки поставлен. Кем? Не знаю. Законом? Или теми, кто закон выдумывал? Между прочим, кодекс-то у нас 61-го года, совсем застойный. Хотя, конечно, не в кодексе дело…

– Георгий Палыч, у нас мошенничество. Глухое.

– Давай.

Шеф, не читая, подписал материал и вернул мне.

– Найдешь?

– Не знаю. Человека-то, может, найдем, да чем доказывать? Видик-то они сразу скинут. Опознанием? Раньше бы можно, а сейчас вряд ли. А на их признание рассчитывать не приходится. Мошенники почти всегда в отказе.

– Как работать? Что делать? Кирилл, мы ведь не на дядю работаем, не на зарплату. На людей. А если от нас выход нулевой, то какой смысл в нашей работе? Что я потерпевшему покажу? Справочку эту, что доказательств нет? Так ведь он, в отличие от следователя и суда, именно здравым смыслом руководствуется. Если у ворюги вещи нашли краденые или люди его опознают, почему он на свободе?

Иногда даже шеф, несмотря на весь свой консерватизм, не мог удержаться от возмущения, видя работу системы, которой он сам ревностно служил.

– Не переживайте, Георгий Павлович. Следователь – независимое процессуальное лицо, и кричи мы, не кричи, ничего не изменится. А что касается доказательств, то еще в начале двадцатого века американский юрист Ван-Дайн сказал: «Все трудности в том, что полиция, будучи неискушенной в немыслимой абракадабре судебного разбирательства, исходит из убеждения, что улики, способные удовлетворить нормального здравомыслящего человека, смогут удовлетворить и суд. Дурацкое убеждение, видите ли.» Я думаю, за восемьдесят лет мало что изменилось.

Я вышел. Вообще-то, следователям тоже не позавидуешь. И дел куча, и зарплата маленькая. Да и не это же главное. По-моему, только в нашей отдельно взятой стране в случае вынесения оправдательного приговора крайним может оказаться следователь. Раз по суду вор не признан вором, стало быть, все действия, которые по отношению к нему проводились, следует считать незаконными. А кто эти действия проводил? Независимое процессуальное лицо – следователь то бишь. А раз так, иди сюда, снимай шляпу и клади голову на плаху. Вжик топор и нет следователя. А вся его независимость в кодексе осталась. Дадут судье на лапу или запугают, вынесет он оправдательный приговор, а взгреют следователя. Вот и вынужден он думать не о том, как негодяя привлечь, а как самому не сесть или не вылететь. Зачем же при такой системе лишний раз рисковать? Пусть лучше вор дальше ворует, зато и я спокойно в кресле сижу. А потерпевшим-то от этого не легче.

Через полчаса, вздохнув свободно от дежурных заморочек, я вышел из отделения и рванул в центр. Было четыре часа дня, солнце еще пекло, я снял свою джинсовку и, оставшись в футболке, пошел на остановку.

Катя-Катерина жила где-то у Сенной площади, бывшей площади Мира. Минут через сорок я, благополучно добравшись на метро, уже стоял у ее дома. Дом был старой планировки, и по идее, однокомнатных квартир здесь быть не должно. Я зашел в мрачный подъезд, пешком поднялся на второй этаж и остановился у массивной двери. Приложив ухо к дереву, я прислушался. Тишина. Я оглядел подъезд. Как врач-инфекционист я бы категорически запретил жить в таких подъездах. Из подвала шел какой-то могильный смрад. Стайка бездомных кошек обступила мусорный бачок на ступеньках. Одна из них, по-видимому, самая голодная, забралась вовнутрь и разрывала лапами отходы. Все ясно. Раньше, видать, какая-то добренькая бабуля угощала животных колбасой или наливала молока, но сейчас, по нынешним-то ценам, колбасой не наугощаешь. Только кошкам этого не объяснишь, вот они и приходили в подъезд по привычке.

Я снова взглянул на двери боярыни Морозовой. Конечно, она не боярыня, но при упоминании этой фамилии мне каждый раз вспоминалась картина Сурикова.

Скорее, по привычке, чем из природного любопытства я дернул за ручку. Дверь была не заперта. Вот так-так. Чрезвычайно неразумно со стороны боярыни. Ну хорошо, это я человек честный (простите за нескромность), но ведь и жуликов-то сколько. Прикрыв двери, я из вежливости нажал на звонок. И только тут я понял, что погорячился. Ведь сказать Кате я пока ничего не мог, крючок мой на нее и бабочку не выдержит. Но ничего, если что, сообщать ей, что являюсь представителем Славного управления внутренних дел, я не буду. Совру, что квартиры перепутал. Но к дверям, однако, никто не подошел. Может, в ванной моется или, пардон, оправляет естественные потребности?