Воробьева еще не увезли, и он заседал в камере.
Заявлений пока не было. Кивинов поставил чайник и достал бутерброды. Радио передавало концерт по заявкам женщин-ветеранов. В основном, песни строевых лет. Кивинов убавил звук и снял трубку местного телефона.
– Игорь, там Воробьев подает признаки жизни? Проснулся? Я заберу его сейчас, поговорить хочу.
Повесив трубку, он сходил в дежурную часть и повел к себе Воробьева. Добирались они до кабинета добрых пять минут. Вороьбев еле-еле тащился, Кивинову даже пришлось напомнить ему, что они не на экскурсии в Эрмитаже, на что Воробей и глазом не моргнул. Абстинентный синдром. Ломка. Хорошо бы выжить.
– Ну что, Гена? Доигрались, – констатировал факт Кивинов, усадив задержанного на стул. – До «Мокрухи» приехали.
– Я не убивал, – выдавил из себя Воробьев, поплотнее запахнул куртку и съежился на стуле.
– Ты чего? Не боись, бить не буду, ты и так еле живой.
– Холодно.
– Серьезно? А девке той уже не холодно. И не жарко. Ей все равно.
– Я не убивал. Андрей Васильевич, вы же меня знаете, я никого пальцем не трону. Воровать – да, было. Но убивать… Тем более, Ленку.
– Ты что, знал ее?
– Да, знал, – со стоном ответил Воробьев, – одноклассница моя.
– Чего стонешь?
– Плохо.
– То тебе холодно, то плохо. Ширяться меньше надо, и не будет плохо.
– У меня воли нет. Не завязать.
– Кончай эти разговоры. У всех воли на это нет. Воровать да убивать зато воля есть.
– Я не убивал, – в третий раз сказал Воробьев.
– Послушай. Я не собираюсь тебя колоть и выяснять, убивал ты, не убивал. Хочешь, колись, не хочешь, не колись – дело твое. Я тебе одно могу сказать. Тебе вменят эту «Мокруху», что бы ты ни говорил. Понимаешь? Вменят! И ни один адвокат не спасет. Слишком все очевидно. А твои запи-ранья будут рассматриваться только с одной точки зрения – стремление избежать ответственности. А по «непризнанке» тебя максимум ждет, потому как это убийство. А какой у нас максимум, ты и сам прекрасно знаешь. Это я тебе не как опер говорю, ты сам сказал, что я тебя давно знаю, так что вот тебе дружеский совет – явка с повинной. Тогда есть шанс выжить. В противном случае – стенка.
– Да не убивал я Ленку, Андрей Васильевич, – зарыдал Воробей. – Не убивал! Она уже лежала, когда я поднялся на этаж. Ну как мне это доказать? Как?
– Тебе не надо ничего доказывать. Это нам надо доказывать, что ты убил. А доказательства уже есть. Но хорошо. Я не слышал твоей официальной версии и хочу послушать. Валяй, Воробышек.
Воробьев поморщился, выпрямился на стуле и попросил закурить.
– Я не курю, а в дежурке не дадут. Потому что злятся на тебя очень.
Воробьев вздохнул.
– Мне с утра долбануться надо было очень. Ломало страшно. Я проблевался и к Ленке пошел. Она меня выручала иногда.
– Во сколько пошел?
– Не знаю, часов в двенадцать, наверное.
– А что значит выручала? Наркотой, что ли?
– Да нет. Она в медицинском учится, вернее, училась, а по вечерам халтурила процедурной сестрой на дому – банки там ставила, уколы делала, не знаю, что еще.
– Понятно. Дальше.
– У нее колеса оставались, лекарства в ампулах всякие. Вот она мне их по дешевке и отдавала. А если предков дома не было, то сама и колола.
– Погоди, наркотические лекарства на строгом учете. Откуда они у нее?
– Я не знаю. Может лишнее оставалось. Да и не наркотики это вовсе, так, успокоительное.
– Откуда ты знаешь? Она сама говорила?
– Она не говорила, просто колола. Мне легче становилось.
– Она за деньги колола?
– Да, но по дешевке и в долг.
– А отдавал чем?
– Когда как. Иногда деньгами, иногда вещами.
– Ворованными?
– Да. Но там заяв нет.
– Почему?
– Я осторожно воровал. Приду в гости к кому-нибудь и стащу золотишко. Но золотишко было тоже ворованное, поэтому и заяв нет.
– Ладно, об этом после. Что дальше было?
– В общем, сегодня я к Ленке снова пошел. Она иногда утром дома бывает. Решил опять в долг. В подъезд захожу, на этаж поднимаюсь, а она перед дверью лежит. Я сначала думал, плохо ей, трясти стал, а она никакая. Ну, готова, одним словом. А у меня опять блевота подкатывает, сам сейчас, думаю, загнусь. Что делать? Я позвонил в квартиру – двери никто не открыл. Ну я и решил – Ленке все равно не помочь, а мне зачем пропадать? Гляжу – у нее на пальце «гайка» моя, ну, не моя, конечно, а за ширево ей отданная. Паленая «гайка». Я ее снял и второе колечко с пальца помыл. В кармане деньгу нашел, но немного там было. Решил к метро сходить, там «рыжье» на дозу обменять. Из подъезда вышел и прямо на ментов нарвался. Честное слово, так все и было. А зачем мне Ленку мочить? Зачем?
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу