Анатолий Степанов - Чума на ваши домы. Уснувший пассажир. В последнюю очередь. Заботы пятьдесят третьего. Деревянный самовар (пьянки шестьдесят девятого года)

— Все зависит от того, какими суммами располагает клиент. Пушок был реалист и прагматик в отличие от Коммерции — романтика и идеалиста.

— Плачу с запроса, — просто сказал Саша. Пушок поднял бровь.

— Имеется лендлизовский пиджак тонкого габардина. Цвет беж. Брюки коричневые, тоже американские. Колеса черные. Довоенный «Скороход». Общий стиль — элегантный молодой человек спортивного типа.

Коммерция прикрыл глаза — мысленно воспроизвел облик элегантного молодого человека спортивного типа — и добавил мечтательно:

— И хорошую рубашку, Пушок. Тоже коричневую. Только более светлых тонов.

— Ну? — спросил у него Пушок.

— Что — ну? За товаром иди.

— Так не выдадут без вас.

Коммерция, ища сочувствия, обернулся к Петро и Саше, развел руками — ну как с такими неумехами быть! — и зашагал вслед удаляющемуся Пушку.

— Златоусты! — заметил Алик.

— Профессия у них такая, — объяснил Петро.

— Где ребята? — спросил Саша.

— Как где? Серега прихворнул малость, Клава была, сказала, — ответил Петро. Потом зачерпнул из мешка семечек и, высыпав их обратно, добавил: — А Борис с Мишкой уже на работу вышли.

— Понятно, — Саша помолчал, потом заметил между прочим: — И Семеныча не видать.

— Напугал старичка, а теперь горюешь? — подковырнул Петро.

— Его запугаешь, — ответил Саша и увидел возвращающуюся пару.

— Порождение рынка и его хозяева, они шли меж рядов и сквозь толпу брезгливо и отстраненно. Они открыто презирали тех, кого легко обманывали, и легко обманывали потому, что высокомерно презирали. Глядя на них, Саша почувствовал накат солдатского гнева и, на миг прикрыв глаза, привычно подавил его.

Пушок положил изящный чемоданчик на прилавок, а Коммерция, открыв его, извлек шикарный бежевый пиджак.

— Да, — вспомнил Коммерция. — Ботинки сорок третьего размера. Подойдут?

— В самый раз, — ответил Саша, не в силах оторвать глаз от пиджака.

— Прошу примерить, — предложил Коммерция.

— Прямо здесь?

— Пиджачок можно, — подбодрил Пушок. Саша потянулся за пиджаком и вдруг заметил на правой руке Коммерции отсутствие двух пальцев — указательного и среднего.

Картинку подобного рода он однажды видел там, на фронте. Там гражданин, добровольно и самостоятельно освободившийся от двух своих главных на войне пальцев, без колебаний и психологических экскурсов был направлен комбатом в трибунал.

— Самострел? — со знанием дела осведомился Саша.

— Язычок у вас, товарищ капитан! Несчастный случай в сороковом году. Лопнул трос на лесоповале.

— В исправительно-трудовой колонии где-нибудь на далеком Севере нашей необъятной Родины? — Саше нравилось уточнять.

— Именно, — подтвердил Коммерция. — В Кировской области.

Не торопясь, Саша расстегнул кителек, снял его, взял из рук застывшего вдруг Коммерции пиджак. А Коммерция и Пушок смотрели на рукоять парабеллума, торчавшую из-под бриджей, смотрели пристально и обреченно. Саша влез в пиджак. Пиджак сидел как влитой.

— Как? — спросил Саша у Алика.

— Хороший пиджак, — серьезно ответил Алик. Саша снял пиджак, поправил парабеллум, надел китель, четко застегнулся.

— Ну, что, купцы? Называйте цену. За все. С чемоданом.

— Для героя войны цена будет весьма и весьма умеренной, — заявил Коммерция.

— И правильно, молодцы. — Поощрил купцов в этом намеренье Саша и, угрожающе похлопав через китель по невидимому пистолету, добавил: — Учитесь торговать.

У себя в комнате, под насмешливым взглядом Алика, Саша ловко и с видимым удовольствием переоделся и, посмотрев на себя в зеркало, сообщил своему отражению весьма конфиденциально:

— Ну, сукины дети, я до вас еще доберусь.

— Нет, такого красавца в дому держать никак нельзя. Его народу показывать надо, — иронично решил сидевший на подоконнике Алик. Отметая иронию, Саша с энтузиазмом принял предложение.

— Именно, мой юный друг! Пойдем гулять.

— На минутку в Отцовский заскочим, а потом — в центр, — сказал Саша Алику. Они шли по Красноармейской — элегантный молодой человек спортивного типа и его юный друг, одетый значительно скромнее. Свернули в тихий, уже заросший молодой яркой травой Отцовский.

У дома номер семь Саша картинно, как и требовало новое одеяние, облокотившись о палисад, обратился к женщине, которая энергично работала лопатой — вскапывала огород.

— Можно вас спросить, мамаша?

Женщина разогнулась и оказалась яркой молодицей.

— Что тебе, сынок?

— Извини, сестренка, — вальяжный стиль роскошного молодого человека был сбит одним ударом, и потому он говорил уже просительно. — Тут старичок проживает, Михаил Семенович. Можно его повидать?