Анатолий Степанов - Чума на ваши домы. Уснувший пассажир. В последнюю очередь. Заботы пятьдесят третьего. Деревянный самовар (пьянки шестьдесят девятого года)

— Вот-вот, — пообещала она. — А мне собираться пора, через двадцать минут Люба придет на смену.

Пусто было в зале. Совсем никого. Кроме Матильды и Смирнова. Он встал из-за стола, подошел к ней, через стойку поцеловал ее в щеку.

— Колючий какой! — со смехом удивилась она.

— Моя утренняя щетина — это мягкая травка на лужайке. Вот у Ромки Казаряна щетина, так щетина, ржавчину с железа счищать можно, — он взял ее руки в свои и тоже поцеловал. По очереди. — Спасибо тебе за все, Тилли.

— Прощаетесь навсегда? — тихо спросила она.

Он не ответил, потому что в зал шумно вошли двое, типичная шоферня. А они и шума моторов не слышали.

— Смирнов тут есть? — спросил один из них грубым голосом.

Хоть и сердчишко подпрыгнуло от наслаждения удачей, Смирнов не торопился отвечать: он рассматривал материал, с которым работать. Амбал в расцвете мужских сил, упрям, вздорен, высокого о себе мнения, неглуп. Как это там Ромка так быстро его укротил?

— Смирнов — это я, — назвался Смирнов, но речь не продолжил, все пареньком любовался.

— Прибыл я, а вы ничего не спрашиваете, — обиделся амбал.

— Как тебя звать?

— Михаил. Что это вы меня все рассматриваете?

— Хочу понять, как тебя Роман уговорил.

— Уговорил, — Михаил вдруг помрачнел: — Матильда, гладкий стакан. Полный.

— Не слишком, Миша? — спросила Матильда.

— В самый раз. С похмелья и не за рулем. Меня Жека привез.

Удовлетворившись ответом, Матильда щедрой рукой налила стакан с выпуклым мениском. На проверку:

— Получай полный.

Михаил испуганно осмотрел наполненный сосуд и признался:

— Руки после вчерашнего ходят. Боюсь разолью.

— Заказывал — пей, — потребовала Матильда.

Михаил посмотрел на нее, посмотрел на Смирнова, посмотрел на уже жевавшего котлеты Жеку, присел на корточки и схлебнул со стакана, стоявшего на прилавке, проклятый этот выпуклый мениск. Выпрямился, подождал секунд двадцать, затем уверенной недрожащей рукой поднял стакан и выпил до дна. Закусил мануфактурой: понюхал собственный рукав. Смирнов положил на стойку пятерку и объяснил Матильде:

— За мой счет, Тилли. В порядке поощрения законопослушного гражданина.

Законопослушный Михаил, приходя после опохмелки в обычное свое хамское состояние, потребовал:

— Казарян вручил мне двести. И обещал, что столько же я получу с вас. Деньги на бочку, Лимонадный Джо.

— После того, как ты все расскажешь и покажешь, — Смирнов извлек из кармана пачечку двадцатипятирублевок и с шулерским шиком сделал из не цветик-восьмицветик. Дал полюбоваться и вернул на место.

— Чего же тогда время терять? — заспешил Михаил. — Пошли.

На улице был рассвет. Почти полный, с явно обещанным дивным солнцем. Михаил вдохнул глубоко, широко зевнул, передернулся и сообщил Смирнову:

— Хорошо!

Ему после двухсот пятидесяти, действительно, было совсем неплохо.

— Но все-таки как тебя Казарян уговорил? — мучил Смирнова этот вопрос.

— Как, как! — сначала даже рассерженно начал Михаил, но разливающаяся по жилочкам радость бытия привела его в благодушное настроение, и он с удовольствием стал рассказывать: — Ну, у меня вчера после шестнадцати часов ездки туда-сюда впереди два свободных дня было. С утра то да се, суета, а к вечеру, часа так в четыре, решили с двумя приятелями немного отдохнуть. Благоверная моя, слава Богу, в деревне у родителей. Так что устроились у меня основательно, без опаски. Ну, только-только как начали отдыхать, является этот ваш армян. Вызывает меня из-за стола во двор и картинки какие-то смотреть приказывает. Ну, я ему сказал, чтобы он шел. А он тихо так говорит: «Если ты, пьяная морда, не сделаешь того, что я прошу, разделаю, как Бог черепаху». Обидно мне за черепаху стало, мочи нет. Ну, я ему и врезал…

— Попал? — удивляясь, спросил Смирнов.

— Вроде нет. Потом уж я ничего не понял. Оказывается вдруг, что я у крыльца лежу, а армян дождевой водичкой из бочки мне на лицо брызжет. Печень болит страшно, челюсти вроде как нет. А армян опять мне картинки показывает. Так и разговорились.

Смирнов победительно ржал. Отсмеявшись, сообщил Михаилу:

— Ты на бывшего чемпиона Москвы по боксу в полутяжелом весе нарвался, Миша.

— А он мне ничего не сказал потом, подлюга! — страшно обиделся Михаил. Одно дело быть битым обыкновенным толстым армянином, а другое — чемпионом Москвы. Но самолюбие было удовлетворено, и он сам задал вопрос, мучивший его:

— А как вы меня так быстро разыскали?