Анатолий Степанов - Чума на ваши домы. Уснувший пассажир. В последнюю очередь. Заботы пятьдесят третьего. Деревянный самовар (пьянки шестьдесят девятого года)

— Что доктор прописал! — возрадовался генерал. — Где нам сесть?

— У Александра Ивановича свое место, — ответила Матильда и, наконец, улыбнулась Смирнову. Генерал посмотрел на Матильду, посмотрел на Смирнова и изрек:

— Понятно!

— Ни хрена тебе не понятно! — рассердился Смирнов.

Один из алкашей сгреб всю мелочь со стола и сказал приятелю:

— Отвалили отсюда, Валек, — и направился к выходу. И Валек за ним.

Служащий-холостяк выпил залпом стакан чая и тоже встал. Один из юнцов спросил громко независимым ломающимся басом:

— А пива больше нет?

— Я же вам сказала, что эти бутылки последние, — терпеливо напомнила Матильда.

— Тогда пошли, мужики, — решил бас, и троица не спеша удалилась.

— Всех клиентов распугали, — сказала Матильда.

— Зато замена какая! — по-генеральски пошутил генерал.

— Тилли, может, табличку «по техническим причинам» вывесим? — предложил Смирнов.

— Да вряд ли кто придет сейчас, — успокоила его Матильда. — Вы садитесь, а я все принесу. Голодные?

— Как волки, — признался генерал.

— Тогда вашу любимую яичницу с салом, Александр Иванович?

— Господи, как жрать хочется! — представив яичницу, оповестил общественность генерал.

Для начальника Матильда принесла тарелки с закусью: сыр, шпроты, неизвестно как попавшие в Нахту маслины. И, естественно, бутылку «Греми». Попыталась было открыть, но Смирнов отобрал у нее бутылку, штопор и щегольски, с гулким пуком откупорил коньяк.

— Вторая бутылка за три недели, — сообщила Матильда.

— Дорого, что ли? — поинтересовался генерал.

— Просто к водке привыкли, — ответила она и отправилась на кухню яичницу жарить.

В этом заведении со дня его основания никто и никогда из рюмок не пил. Так что продолжили, как и начали: стаканами. Однако бывший теперь на разливе Смирнов с точностью сатуратора разливал по семьдесят пять, на три разлива. Опять по чину первым в тосте был генерал:

— За исполнение желаний.

Смирнов, не возражая, синхронно выпил с генералом, пососал энергично, до косточки, маслину, положил косточку на край тарелки (долго находил ей место, чтобы не скатилась), пожевал сыру и все-таки не выдержал:

— Чьих? Твоих? Моих? Георгия Федотовича? Роберта Евангелиевича? Леонида Ильича?

— Господи, начинается! — огорчился генерал.

— От разговора все равно не уйти, Петя, — впервые назвал генерала по имени Смирнов. — И я хочу выговориться, и особенно ты.

— Почему это я — особенно?

— Потому что кроме как со мной — быть откровенным тебе не с кем.

— А у тебя есть с кем, — обиделся генерал.

— У меня — друзья, которым я могу сказать все, до самого дна. А у тебя — приятели — начальники, хозяева жизни, граница откровенности с которыми где-то на бабах и тяжелом утреннем похмелье. Помнишь, ты передо мной гордился? — Смирнов очень похоже передразнил генеральское пение: — «Сиреневый туман над нами проплывает, над тамбуром горит полночная звезда…»

— Замолчи, — попросил генерал. — И сдавай.

Смирнов опять с барменской точностью разлил. Из осторожности выпили без тоста. Генерал расправлялся с шпротами, а Смирнов по-заячьи жевал сыр.

— На ком остановишься, Петя? — не мог-таки остановиться Смирнов.

— До кого достану.

— А руки коротки, — догадался Смирнов. — Я думаю, последним в твоей очереди будет начальник краевого управления лесного хозяйства, или как там его?

— И слава Богу, если так, — у генерала скривился рот: то ли усмехнулся иронично, то ли тик дернул щеку. — Привлеку его, обязательно привлеку, за отсутствие должного контроля.

— Я понимаю, Петя, сговором уже очерчен четкий круг, в котором те, кого сдадут тебе и кто сами согласились сдаваться. Но ведь это маленькая и дешевая цепочка.

— Будь добр, помоги, найди продолжение.

— Кому принадлежит вилла здесь под Нахтой, у целебного источника?

— Она — филиал оздоровительно-восстановительного комплекса крайкома.

— А на какие шиши она возведена?

Пришло время разозлиться и генералу. Он со звоном швырнул вилку на тарелку и, злорадно осклабившись, сам задал вопрос:

— Тебе, матерому московскому менту, за двадцать пять лет службы сыскарем хоть раз удалось сунуть нос в партийную кассу?

— Чего не было, того не было.

— То-то, — назидательно заметил генерал и хотел было расшифровать это глубокомысленное междометие, но помешала яичница, которую принесла Матильда.

Генерал увидел и услышал фырчащее бело-оранжевое чудо о восьми глазах на сковороде и забыл все слова, кроме одного: — Сдавай!