Анатолий Степанов - Чума на ваши домы. Уснувший пассажир. В последнюю очередь. Заботы пятьдесят третьего. Деревянный самовар (пьянки шестьдесят девятого года)

— Тебя, верно, все время бессонница мучила? — поинтересовался Ларионов.

— К сожалению, не мучила. Что знал, забывал старательно.

— А сегодня к месту вспомнил, — вставил Смирнов. Казарян глянул на него, рассмеялся.

— Все мы хороши! Но, действительно, кое-что сегодня вспомнил. Хотите рассказ?

— Байку, что ли? — спросил Ларионов.

— Вовсе нет. Как говорит Вера Инбер, это — не факт, это было на самом деле. Ну?

Смирнов глянул на часы и разрешил милостливо:

— Валяй. Сроку — восемь минут.

— Итак, начинаю. Была у меня знакомая чудачка в пятидесятом году, ВГИК она тогда кончала, актерский факультет, с ней-то все это в сорок седьмом и приключилось. Вводная: хороша, обаятельна, простодушна и глупа до невозможности. И не понять — простодушна от того, что глупа, или глупа от того, что простодушна.

— Ты по делу давай, — поторопил его Ларионов.

— Прошу не перебивать. Если согласились, то слушайте внимательно. Излагаю ее рассказ почти дословно. Что такое осень сорок седьмого, вы знаете: главное — не дремлющее никогда желание пожрать. Так вот, бредет моя девица по Гоголевскому бульвару к общежитию в Зачатьевском переулке и горько думает о том, что спать ложиться сегодня ей придется не жрамши. Краем глаза, а вы, естественно, знаете, что каждая хорошенькая женщина всегда краем глаза сечет мужскую реакцию на нее, замечает, как ее медленно-медленно обгоняет большая машина, и взгляд, обращенный к ней из глубины салона, замечает. Она, понятное дело, вскинулась, как боевой конь на зов трубы, но машина обгоняет ее и уезжает. Бредет она себе дальше уже в полной безнадеге, как вдруг рядом останавливается еще одна черная машина, правда, размером поменьше, и из нее выходит бравый полковник со счастливой от возможности видеть нашу девушку улыбкой на лице и приглашает ее прокатиться. Отказывается поначалу дева для порядка, а потом лезет в лимузин: авось пожрать дадут. Прогулка в автомобиле была недолгой: от Гоголевского бульвара до особняка на Садовом.

А там чудеса: галантерейное обхождение, крахмальные скатерти, серебряная посуда, пища, которая может присниться только бывшему аристократу, и напротив за столом вежливый, милый и такой домашний Лаврентий Павлович.

Но, как говорится, кто нас ужинает, тот нас и танцует. Ее визиты в особняк продолжались довольно долго, ибо это устраивало и девицу, и Лаврентия Павловича. Следует, однако, заметить, что героиня моего рассказа — девушка весьма общительная и любящая поклубиться в компании. Поэтому сеансы тет-а-тет постепенно стали ей надоедать. И вот однажды за очередным ужином она и говорит: «Лаврентий Павлович, что это мы все одни, да одни. Ведь скучно так! Давайте в следующий раз я подружку приведу, а вы Иосифа Виссарионовича пригласите».

Казарян сделал паузу, достойную его соплеменника трагика Папазяна: неожиданно и вовремя. Смирнов и Ларионов грохнули. Отсмеявшись, Александр сказал:

— Обязательно тебе надо было Сталина в эту историю впутать.

— А он и не впутался, — невинно объяснил Казарян. — Интимный суаре на четыре куверта не состоялся. Да и вообще после этого замечательного ее монолога мою деву к Лаврентию Павловичу не приглашали. Даже в пятидесятом по этому поводу она удивлялась и обижалась со страшной силой. Меня все спрашивала: «А что я такого ему сказала?» И, действительно, что она ему такого сказала?

— Все. Политбеседа закончена, — решил Смирнов. — Ну, что там у вас?

— Не у нас. У них, — пояснил Ларионов. — Ждем НТО и медицину.

— Ты же предварительный шмон делал. Должно же быть что-нибудь стоящее?

— Обязательно, Саня. Два письма при нем нашли, но все в крови. Под пулю угодили. Очкарики обещали прочитать их во второй половине дня.

— И вернулся пес на блевотину свою, — процитировал из Библии Казарян.

— Довожу до вашего сведения, — объявил Смирнов, — что разрешения на возобновление дела об убийстве в Тимирязевском лесу Сам не изволил дать. Так что все начинается с первой страницы дела об убийстве гражданина Петровского в Чапаевском переулке.

— Но ведь пойдем обязательно по старым связям! — взорвался Роман.

— Идти мы можем куда угодно и как угодно. Даже туда, куда нас в сердцах послать могут. Добудем прямые доказательства взаимосвязи двух этих дел, нам их без звука объединят. А пока надо действовать. У нас есть половина дня. Роман, тебе отработать Васина и, если успеешь, шофера Шульгина. Позже займешься Иванюком, поищешь выход на Стручка.