Фридрих Незнанский - Горький привкус победы

— Не хотел. Но собирался. Мне было важно, чтобы вы не бросили дело, как поступили прежние следователи. Понимаете, когда Артура с Ариадной не стало, я отказался от мщения. Я ненавидел убийц, но в погоне за справедливостью сам стал убийцей. И не вправе теперь никого судить, кроме себя. А люди судить меня вправе. Меня, а не Макарыча… Но материалы отца я хотел отдать в надежные руки.

— Почему нельзя было просто принести их в прокуратуру самому?

— Это все равно что признаться: я травил Асафьева.

— Но вы сейчас делаете то же.

— Нет. Это вы меня нашли. И вынудили признаться. Вышло как нельзя лучше.

— Из-за Марины?

Павел пожал плечами: понимайте, мол, как знаете…

— Что в университете, Галочка?

— Есть кое-что, Сан Борисыч. Вадимов Ивановичей там вообще всего два. Один — старенький завхоз на факультете — с Шаровыми никак не связан. А вот второй, преподаватель Афанасьев, говорят, с академиком был довольно близок. И хотя он уволился из педагогов в начале года, досье на него сохранилось. В отделе кадров у них порядки круче, чем в ФСБ.

Турецкий усмехнулся:

— И?

— И из анкеты, которую он заполнял, я все про этого подозрительного типа узнала. Он из профессиональных военных. Окончил училище в Ленинграде и уехал служить в Улан-Батор. Но был уволен за дискредитацию звания офицера. Несмотря на это, пристроился в милиции…

— Откуда опять был уволен со скандалом, — улыбаясь, продолжил начальник.

— Как вы догадались?

— Я не догадался, Галь. Я знаю. Ты же знаешь, что я всегда все знаю. Даже то, что он остался при институтской геологической экспедиции и сейчас прохлаждается в Самотлоре. Не знаю только, когда экспедиция должна вернуться.

— Через месяц.

— Долго, — закусив губу, заметил Александр Борисович. — Знаешь что? После совещания придется тебе к ним еще разок сгонять. Я повестку ему выпишу и запрос в кадры от прокуратуры. Пусть они его из командировки отзовут. Здорово он нам нужен, этот Афанасьев.

— Так-так, — смекнул Поремский, не присутствовавший на вчерашнем допросе. — Разговорился, значит, потомок академиков?

— Ага. — Турецкий кивнул и обратился к Яковлеву: — Володя, возьмешь понятых и с Шаровым съездишь на его арбатскую квартиру. Он нам дневник отца передает…

Дверь распахнулась, и в кабинет решительно вошел улыбающийся Грязнов.

— Чудеса бывают, Саня!

Квартиру Ильина отыскать оказалось непросто. За стеклянными громадами оказались старые московские дворики, где сам черт ногу сломит. Двухэтажные домики, где на одной площадке квартиры пять и двенадцать, номер один почему-то под чердаком, а семь — в полуподвале. Грязнов раза три обошел вокруг строения, пока не заметил заветную десятку почти на стыке стены и высокого кирпичного забора.

Позвонил.

Открыл дверь худой бородатый мужчина с желтым лицом, которому можно было дать и двадцать, и пятьдесят лет.

— Здравствуйте. Чем могу?

— Добрый день. Мне нужен Григорий Сергеевич Ильин.

— Перед вами.

— Меня зовут Вячеслав Иванович Грязнов. Я из милиции. — Грязнов раскрыл служебное удостоверение. — Разрешите войти?

Ильин внимательно оглядел «корочки».

— Настоящий генерал? Повезло мне, сподобился наконец. Заходите. Участкового не пускаю.

Однако с места не сдвинулся, загораживая дверной проем.

— Не любите милицию?

— А за что? Грязнов хмыкнул:

— Да особенно не за что, конечно.

Гриня ухмыльнулся в бороду и посторонился.

— Люблю веселых генералов. Проходите, чего уж. Только, извините, обстановочка у меня не генеральская…

Квартира была очень бедной. Выцветшие обои. Старая, рассохшаяся мебель. Бабушкины покрывала на тахте и дырявом кресле. Протертая скатерть на колченогом столе. По стенам — старые, пожелтевшие фотографии. У стены этажерка, очень похожая на ту, которая стояла в спальне еще у мамы Вячеслава Ивановича. На фоне этой аккуратной ветхости явно чужеродно смотрелись и японский кондиционер, и мощный аэратор, и ноутбук, подключенный к огромному плоскому монитору.

— Да, все деньги на это и уходят, — ответил Григорий на незаданный вопрос. — Инвалид я. С одним легким живу. И с головой нелады порой, особенно в непогоду, но таблетки помогают.

— Это после ранения? В Центре имени Вернадского?

— Вы за этим пришли? Что же так поздно-то? Оправдываться Грязнову не хотелось, и он сменил тему:

— Вы работаете? Или на пенсии?

— И то и другое. На пенсию по инвалидности мне не выжить. У меня случился ателектаз легкого, спадение легочной паренхимы, поскольку бронх перебит пулей. Делали операцию, но что-то не заладилось. И схлопнувшееся легкое пришлось удалить. Второе приходится беречь как зеницу ока. Вот создаю микроклимат, — Ильин махнул рукой в сторону кондиционера. — Стараюсь не простужаться. Даже рабочее место организовал дома.