Фридрих Незнанский - Свой против своих

— Ничего я не настаивал! — возмутился Василий. — Наоборот — как раз я боялся, что он не справится с такой работой, наломает по глупости дров, опозорит меня. Тогда на меня же косо смотреть будут. Зачем мне это надо! Это она пристала ко мне с ножом к горлу. Вызывай, говорит, Ерофея, и баста. Я-то как раз уговаривал ее оставить брата в покое, только она ничего и слышать не хотела. Считай, говорит, это моим капризом, но чтобы Ерофей как можно быстрее приехал. Иначе тебе же хуже будет. Ну я и согласился. Что мне оставалось делать? Не согласился бы — она бы турнула меня с работы.

— Она вас предупреждала о таком варианте?

— Зачем? Я и без того знаю ее характер. Сказала — хуже будет. А для меня самое плохое — увольнение. Где я еще найду такую работу?

— Ясненько. — Александр Борисович вдруг почувствовал нечто вроде симпатии к этому сибиряку. Очутился на завидном месте, а расти не растет, полностью зависит от одного человека. — Скажите, Ерофей делился с вами впечатлениями о своем новом занятии?

— Ой, он такой молчун, да и мысли свои толком выразить не умеет. Но я понял, что доволен.

Некоторое время Турецкий молча барабанил пальцами по столу. Наконец сказал:

— У вас и Ерофея день рождения четырнадцатого июня. Людмила Витальевна вам что-нибудь подарила?

— Французский одеколон для мужчин. Не помню, как называется.

— А вашему брату сделала подарок?

— Пистолет купила. Но я этого не знал. Ерофей потом проговорился. Людмила Витальевна не велела никому рассказывать, кто пистолет ей доставил.

— Ну с тем, кто доставил, мы уже поговорили. Но ведь у Ерофея, наверное, было оружие.

— Ему выдали пистолет, который стреляет резиновыми пулями. А она подарила крутой. У него и дальность хорошая, и мощный — чуть ли не дерево пробивает. Я ему сказал, чтобы он с такой игрушкой полегче на поворотах. Вдобавок оружие не зарегистрировано.

— Когда были убиты Преснякова и ее телохранитель, вы догадались, что это дело рук вашего брата?

— Откуда! Господь с вами! Мне и в голову такое не пришло. Скворцовская на работе, ведет себя как ни в чем не бывало. Брат тоже совершенно спокоен.

— Вы с ним регулярно виделись?

— В банке, но мельком — у меня свои дела, у охранника свои. Режимы разные. Спасибо, если в течение дня удастся перекинуться парой слов.

— А капитально — чтобы пойти куда-нибудь вместе, посидеть за бутылочкой, потолковать по душам? Такое часто случалось?

— Крайне редко. То у него дела, то у меня. Последний раз я хотел взять его на футбол, когда «Спартак» играл с датчанами, да он в тот вечер был чем-то занят.

— Чохонелидзе убивал, — вздохнув, объяснил следователь.

Приоткрыв дверь в кабинет Турецкого, Вячеслав Иванович остановился на пороге:

— Обедать идешь?

— Пойдем. Только подожди минутку — я допишу, немного осталось. Уже третью бумагу сегодня заканчиваю.

— Давай-давай.

Грязнов опустился на стул возле входа и терпеливо ждал, когда товарищ закончит писать. Однако слишком долго молчать балагуру вроде него трудно.

— Хочешь анекдот в тему: про тренера незадачливой футбольной команды, которому столь же невезучий предшественник оставил три письма?

Александр Борисович жестом дал понять: мол, помолчи, не сбивай с мысли. Наконец он дописал и, положив ручку, взглянул на Грязнова:

— Ну так что за анекдот с тремя письмами?

— Да. Оставил тот ему три письма и велел вскрывать их по одному после каждого поражения команды. В первом новый тренер прочитал совет валить вину за неудачу на предшественника. Во втором — обещать в ближайшее время хорошие результаты.

Вячеслав Иванович вдруг замолчал.

— Ну а в третьем что? — не выдержал Турецкий.

— А в третьем советовал самому садиться и писать три письма, — выпалил Грязнов и, довольный, захохотал.

— Дурак ты, боцман, и шутки у тебя дурацкие, — беззлобно проворчал Александр Борисович. — Ты мне спасибо сказать должен за то, что я тут вас всех освободил от лишней писанины, тебя в том числе.

— Здрасте. Разве ты меня освободил? Я по-прежнему пишу отчеты.

— Сравнил: сколько тебе писать приходится и сколько мне.

— Большому кораблю большое плавание.

— Мне сейчас нужно процессуально закрепить признание Скворцовской в убийстве четырех лиц. Чтобы у суда уже никаких вопросов не было. Правильно, Слава, говорят: на всякого мудреца довольно простоты. Собачку-то она у Ветлугиной загодя попросила, для отвода глаз. Значит, убийство замышляла.