Карло Шефер - Немой свидетель

Иногда он возвращался мыслями к своей многолетней работе в Карлсруэ, вспоминал, как его неосторожная и грубоватая шутка повлекла за собой наказание — перевод в Гейдельберг. Впрочем, он не особенно скучал по «городу-вееру» и своим тамошним знакомым. Ведь теперь он попал в команду чокнутого гаупткомиссара Тойера, куда еще входили брутальный Хафнер и изнеженный Лейдиг. Ему нравились все трое, да и другие коллеги в Гейдельберг-Центре тоже были ничего, у него со всеми сложились нормальные отношения. Он, кстати, даже не разделял общей ненависти к директору полиции Зельтманну, хотя у гейдельбергских полицейских ненавидеть Зельтманна считалось хорошим тоном. Однако та симпатия, которую он испытывал почти ко всему, что его окружало, его бесчисленные шутки, которые ему самому нравились, но делали его в глазах окружающих дерзким нахалом, — все это было поверхностным, мимолетным, словно дуновение ветерка, а потом опять надвигались пугающая неподвижность и непроглядный мрак.

Он взглянул на часы и решил: слишком рано, наверняка он окажется первым у Тойера.

Первым Дитер Зенф не оказался, и вот почему: комиссар Томас Хафнер обдумал и рассчитал все точно. Он случайно подслушал ее телефонный разговор и решил, что сегодня, пожалуй, рискнет. А потом к Тойеру, к ребятам — хорошенько отпраздновать свою попытку и все прочее: либо удачу, либо неудачу. Ведь отметить можно что угодно.

Хафнер был рожден явно не для того, чтобы приспосабливать свой стиль жизни к каким-то там биологическим законам. Когда он не курил, он спал — обходясь несколькими часами сна. А когда он курил, то выпивал. Теперь же перед ним почему-то стоял стакан свежевыжатого апельсинового сока. Желудок взбунтовался уже заранее, рука в третий раз потянулась к нагрудному карману, чтобы извлечь «Ревал» без фильтра, и снова замерла. Ведь он сидел в «Спорт-парке» и намеревался произвести собственной правильностью неизгладимое впечатление на свою коллегу, маленькую и прелестную рыжеволосую ведьму. По крайней мере, в ее присутствии он намеревался соблюдать правила этого заведения, но ни одной наносекундой дольше!

Вообще-то безумие — заниматься спортом в канун Нового года, но крутой комиссар, рожденный в Пфаффенгрунде, рабочем квартале Гейдельберга, знал, что физические упражнения повышают удовольствие от последующего потребления спиртного. Как он любил когда-то пить из бутсы после жесткого противостояния в регби! Временами ему даже наливали добавку, когда товарищи по команде больше не могли. Молодость! Все позади! И счастье ушло вместе с нею…

Он устроит ей сюрприз, этой маленькой сексапильной мышке, он, который давно уже не отваживался шагнуть на пугающее поле половых отношений. Его подарок — бутылка шампанского-рислинга от Алекса с Мерцгассе — послушно стоял под столом. Как пес, такой же надежный и добрый.

— Корнелия? Что ты там делаешь? — Хаген Кёниг покачал головой.

— Собираю вещи, ведь мы поедем всем классом на экскурсию в Гейдельберг!

— Девочка моя, вы едете в понедельник, а сегодня только среда!

Корнелия пожала плечами:

— А что мне еще делать? Ты ведь уходишь.

Кёниг вздохнул, вошел в комнату дочери, склонив голову набок, чтобы не стукнуться о скошенный потолок, и тяжело сел на кровать:

— Я несколько недель назад сказал тебе, чтобы ты уговорилась с кем-нибудь и пошла бы в гости. Ведь уже тогда было все известно.

— Тебе легко говорить! Меня никто никуда не приглашал! — Корнелия все еще стояла спиной к нему.

— Знаю. Но вот, к примеру, в соседней церкви проходит молодежная «открытая ночь». Да и вообще у нас, в Эккернфёрде, сегодня полно разных вечеринок. — Он помолчал. — Зачем ты берешь с собой столько трусиков? На одну неделю? Десять — я считал!

— У меня достаточно белья.

— Ну и что? Зачем запихивать что ни попадя в сумку, это…

— Глупо… — спокойно договорила Корнелия. — Ты ведь мне как-то сказал, что я похожа на голштинскую корову — такая же неуклюжая и тупая…

— Может, и ляпнул когда-то, я же не всерьез…

— Знаю.

— И знаешь, что я горжусь тобой. Я всегда хвалю тебя за успешную учебу и за смелые идеи. Когда ты иногда делишься со мной…

Корнелия повернулась и села за письменный стол. Презрительно посмотрела на отца:

— Сегодня днем я размышляла о времени. Я понимаю его как некое движение объекта в пространстве. Имеет смысл говорить о времени только в тот момент, когда в объекте происходят изменения. Если объект не меняется, то и время не движется. Интересно?