Амиран Кубрава - Старая шкатулка

Моя ложь была шита белыми нитками, и Дорфман это сразу понял.

– К сожалению, не знаю о ней ничего больше, чем сказал. Ни адреса, ни других данных… – В его голосе послышалось злорадство.

– Что было общего между Лозинской и Ганиевым? – я хотел перевести разговор на другое. Ганиев был наследником Лозинской: она завещала ему свое не такое уж богатое имущество незадолго до убийства. Завещание, оформленное в нотариальной конторе, было приобщено к делу.

– Ганиев – врач, и однажды спас мадам от верной смерти… Надеюсь, вы знаете, что она завещала ему все свое имущество? – по-лисьи спросил Дорфман, и я солидно кивнул, показывая, что не такой уж профан в этом деле. – Так вот, он ее спас… По крайней мере, она так говорила. В благодарность за это и составила завещание на его имя, потому что была одинока, как перст. – Вероятно, поняв, что у меня больше апломба, чем достоверных данных, Дорфман охотно стал делиться своими познаниями. – Мадам отказала Ганиеву все свое имущество, но какую-то ценную вещь утаила. – Я услышал такое, что лишь усилием воли сумел придать своему лицу равнодушный вид, – Ганиев об этом пронюхал, и у него состоялся крупный разговор с мадам… Мне стало известно, что эта вещица лежала в старой шкатулке с инкрустацией… Я в это не верю, но зачем же тогда должны были убить мадам?

– Как и от кого вам стало известно о… старой шкатулке?

– Из разговора между Ганиевым и мадам. Вернее, это была ссора.

– Причина?

– Кто же может это знать?!

– Ценная вещь была одна или их было несколько?

– И этого я не знаю! – вытянул руки ладонями вперед Дорфман. – Мадам была скрытной женщиной, а я не мог лезть к ней в душу… Назойливость – плохая черта характера, – наставительно заметил он.

– Почему вы раньше не говорили о шкатулке и ценной вещи?

– Но я не знаю, были ли они вообще! – живо возразил Дорфман. – Разве могу утверждать это, я же их не видел! Лучше раз увидеть, чем десять раз услышать… К тому же ваш предшественник мне такого вопроса не задавал! Он выпачкал мне краской руки и велел «поиграть на пианино», как он сказал…

– Где она хранила шкатулку? – последние его слова я проигнорировал.

– У себя в квартире. Где же еще может хранить ценные вещи старый человек?

– А где именно?

– Не знаю. Разве можно говорить о том, чего не знаешь?

– Но разговор же на эту тему был!

– Мало ли что! – дернул он плечом. – Вы Ганиева лучше спросите. Он уж точно знает, имела ли мадам драгоценности и где их хранила.

– Ганиева вы близко знали?

– Нет. Видел два-три раза у мадам. Перемолвились несколькими словами, на этом наше общение и закончилось. Слышал только, как уже говорил, перебранку между ними по поводу этой… эфемерной вещицы, Я даже удивился: откуда у мадам столько сил? Она – божий одуванчик, дунь и – улетит… Знаете, какая мысль пришла мне сейчас? – неожиданно спросил он.

– Какая?

– Мадам могла и выдумать, что у нее есть ценная вещь, чтобы еще больше привязать к себе Ганиева… Ах, да! – он ударил ладонью по колену. – Я же видел старую шкатулку во время той перебранки! Память сильно подводит, – предупредил он мой вопрос и добавил: – Но вот что лежало в шкатулке, не знаю…

– Больше она ни с кем не вела разговора о шкатулке и ее содержимом?

– Нет…

Мы еще говорили некоторое время, уточняя детали. Наконец я вынул из папки бланк протокола допроса свидетеля и стал записывать показания Дорфмана.

– Тяжкая у вас работа, – заметил он лукаво.

– Почему? – Я поднял голову.

– Все пишете, пишете и конца-краю не видно… А преступник-то еще не найден, а?

– Найдем мы его, Борис Исаакович, – сдержанно пообещал я.

– Тогда я первым пожму вам руку.

– Не удастся.

– Почему?

– Первыми пожмут мне руку товарищи, которые вместе со мной делают все возможное, чтобы это преступление не осталось нераскрытым, – сухо ответил я.

– А-а… Дай бог, дай бог, – с каким-то облегчением в голосе произнес он.

Мадам Дорфман – для протокола Вера Герасимовна – ничего нового не сообщила, и я подумал, что она держит язык за зубами покрепче, чем муж.

Вернувшись на работу, снова стал читать уголовное дело. Да, так и есть: этот старый лис о шкатулке не говорил ни слова. Игорь Филиппович Ганиев, правда, мельком упоминал о ней где-то в середине допроса, в основном же упорно твердил, что никаких ценностей у Лозинской не было, кроме разве нескольких редких книг, двух-трех икон, старомодного, хорошо сохранившегося комода и старинной горки из красного дерева. Были еще кой-какие мелочи, но на них не позарился бы даже старьевщик. Так и было записано рукой Ганиева.