Аркадий Адамов - Круги по воде

Виталий оглушенно молчал. Он всего этого действительно не мог представить. Чтобы Женька Лучинин что-то похитил? Чтобы его судили? Чтобы, наконец, он покончил с собой?! Нет, это действительно чушь! Этого быть не может!

Он так потом и сказал:

— Этого быть не может!

— Но тогда… Что тогда? — насторожённо спросил Степан. — Ведь в живых-то его нет. Это факт.

— Надо выяснить, как все случилось. По нашим каналам.

— Так ведь именно «ваши каналы» и утверждают, что это самоубийство.

Степан не скрывал насмешки.

— Попросим ещё раз разобраться. Повнимательнее.

— Слушай! — вспылил Степан. — Не притворяйся наивным! Они что, по-твоему, сами себе враги?

— Я не притворяюсь. И наивных у нас нет. В конце концов, поедет кто-нибудь из министерства.

— Ты сам должен поехать! Ты знал Женьку! Это твой долг, черт возьми! Товарищеский, человеческий, гражданский, какой хочешь!

Елена Георгиевна нервно вязала, время от времени с тревогой поглядывая на сына. Внезапно она отложила вязанье, двумя руками поправила пышные белокурые волосы с еле заметкой сединой и строго, как, вероятно, говорила со своими пациентами, сказала:

— Стёпа прав, Витик. Это тебе и папа скажет.

— Меня никто не пошлёт, — буркнул Виталий.

— Пошлёт! — запальчиво возразил Степан и энергично взмахнул рукой. — Мы твоему министру письмо написали, если хочешь знать! Всем бывшим классом! И не мы одни! Из Окладинска, говорят, тоже писали. И откуда-то ещё. Не верят люди! Многие не верят!

— Найдут неопытней, кого послать.

— А мы просим тебя. — Степан вскочил со стула, сопя прошёлся по комнате и остановился перед Виталием. — Пусть пошлют ещё кого-нибудь. Но и ты должен поехать. Обязательно! Именно ты! — он ткнул Виталия в плечо толстым пальцем.

В соседней комнате зазвонил телефон. Елена Георгиевна поспешно поднялась со своею места.

Друзья, прислушиваясь, на минуту умолкли.

— Вера Афанасьевна, — первым догадался Степан. — Иди, иди…

Виталий со вздохом отодвинулся от стола и направился к двери.

Мать передала ему трубку.

— Слушаю вас, Вера Афанасьевна, — немного смущаясь по давней привычке, сказал Виталий.

— Во-первых, здравствуй, Виталий.

— Здравствуйте…

— Во-вторых, — голос Веры Афанасьевны звучал так же, как и раньше, звонко и строго, словно и не прошло с тех пор больше десяти лет. — Во-вторых, я надеюсь, Кракович тебе все уже рассказал.

— Да, да…

— Так вот. У меня есть письма Лучинина. Последнее — из Окладинска, получила с полгода назад. Я тебе его передам. Не знаю, пригодится ли оно. Сам посмотришь. И, пожалуйста, не торопись с выводами. Это с тобой бывало.

— Бывало, Вера Афанасьевна, — улыбнулся Виталий. — Что бывало, то бывало. Вы даже отметки мне за это снижали.

— Вот именно. Надеюсь, ты этот недостаток преодолел. Завтра зайди в школу, я письмо с собой захвачу. Так ты поедешь?

— Если договорюсь с начальством…

— Пожалуйста, не откладывай.

— Ну что вы, Вера Афанасьевна!

Виталий и сам не мог сказать, когда в нем вдруг появилась эти решимость. Ему казалось, что он с самого начала уже знал, что в Окладинск поедет непременно, и сомнения его, и спор со Степаном к этому не имели ровно никакого отношения — всего лишь некая инерция прежнего состояния, прежних его забот и дел. Ну как же можно не поехать, раз такое случилось, да ещё столько, людей требуют этого! Втайне Виталий был даже польщён таким безоговорочным доверием к нему, уверенностью, что именно он разберётся во всем, как надо.

— Ты хорошо помнишь Лучинина? — вдруг спросила Вера Афанасьевна.

— Ну, ещё бы!

— Все-таки вспомни его как следует. Объективно. Ну да мы с тобой ещё завтра поговорим.

Виталий задумчиво вернулся в столовую, машинально поправив на ходу галстук. Он не заметил насторожённого взгляда, каким встретил его Степан, и тревоги в глазах матери. Они слышали его разговор, они поняли главное: Виталий решил ехать.

— А я тут рассказывал Елене Георгиевне про нашу аллею девятого «Б», — бодро прогудел Степан, пожалуй, даже слишком бодро.

— Я её помню, — рассеянно улыбнулась Елена Георгиевна.

— Это была Женькина идея. И мы вместе ездили выбивать саженцы в питомник. Ох и кипятился он там, — продолжал Степан. — Не давали сначала. А мы письма всякие привезли — от школы, от райкома комсомола, от шефов…

— Стёпка, а ты Женьку хорошо помнишь? — спросил вдруг Виталий, усаживаясь к столу.

— Ещё бы!

— Объективно помнишь?

— Глупый вопрос. Не икона же он был.