Аркадий Адамов: Круги по воде

Словом, друзья были весьма разными, и не одни они замечали это.

Тот день прошёл в обычных делах и хлопотах. И хоть из головы Виталия не выходил утренний разговор со Степаном Краковичем, он все же закончил составление справки по раскрытой, наконец, краже из аптеки, и Цветков без особых придирок подписал её. Затем были встречи, с нужными людьми, в результате которых Лосев получил интересные сведения о Леньке-Быке, который давно уже был на примете, а с недавнего времени пьянствовал с дружками на неизвестно откуда взявшиеся деньги. Федор Кузьмич внимательно выслушал его доклад. И хотя Виталий говорил, как всегда, горячо и увлечённо, временами даже спорил и не соглашался с начальством, Цветков, бросив на него в какой-то момент быстрый взгляд, тем не менее спросил как бы между прочим:

— Ты что, вроде не в себе?

— Да нет, показалось вам, — поспешно возразил Виталий.

— Ну, галстук тогда поправь, — усмехнулся Цветков.

Виталий, заметно смутившись, сердито и небрежно поправил галстук. Потом, уже машинально, снова проверил его. Этого ещё не хватало! Обычно так подсмеивается над ним только Игорь. А тут Федор Кузьмич себе позволяет.

К вечеру настроение испортилось окончательно. Во-первых, Светлана сообщила, что приехали какие-то любимые родственники из Воронежа и она прийти не сможет.

Во-вторых, исчез Игорь. Его срочно услал куда-то Федор Кузьмич. Игорь успел только перед уходом сунуть Виталию рецепт и попросил получить заказанное лекарство. Конечно, для Димки. Просто ненормальный какой-то отец. Алка все-таки воспитала его на свой лад. Небось парень чихнул один раз, а они уже с ума сходят.

Но и Светлана со своими родственниками, и исчезновение Игоря, и этот рецепт, и ирония Федора Кузьмича — все это накладывалось на главное, на сообщение Краковича, на то непонятное и страшное, что случилось с Женькой Лучининым в далёком, незнакомом Окладинске.

…Когда Виталий, наконец, приехал домой, было уже около девяти, вечера. Из столовой доносились голоса. Виталий сразу заметил Степкин плащ на вешалке — синий аэрофлотский плащ. И кстати, не обнаружил пальто отца. Опять на какой-нибудь конференции. Сколько они вечеров не виделись! Хотя чаще всего где-то пропадает вечером сам Виталий! И не где-то, а со Светкой. Или, конечно, на работе.

Он повесил плащ, машинально поправил перед зеркалом галстук, пригладил волосы и направился в столовую.

Толстый, до синевы выбритый Степан в своём форменном щеголеватом кителе при виде Виталия тяжело поднялся и, улыбаясь, широко раскинул короткие руки.

— Ну-у, сколько лет, чертушка! Сколько лет!..

Мама растроганно наблюдала, как они обнимались. Потом сказала:

— Иди мой руки и садись. Голоден, конечно? — И, обращаясь к Степану, добавила: — Теперь перед сном наестся. Если бы вы знали, как это вредно. Чтобы человек сам своими руками разрушал собственное здоровье. Дикарство какое-то!

— Знаем, Елена Георгиевна. Знаем, — раскатисто подхватил Степан. — Но этому мужику здоровья хватит на двоих.

— Ах, мы всегда так говорим до поры до времени. Да! — спохватилась вдруг Елена Георгиевна. — Знаешь, кто тебе звонил? — она сделала загадочную паузу. — Вера Афанасьевна! Ужасно стыдно, но я её просто не узнала, — и горестно всплеснула руками. — Все насчёт ужасного случая с Женей Лучининым. Мне Стёпа уже рассказал.

— Да, старина, ужасного случая, — хмуро и напористо повторил Степан, снова усаживаясь к столу. — Я тебе сейчас доложу все, что мы узнали. Это так нельзя оставить, черт побери.

— Но сначала иди помой руки, — вмешалась Елена Георгиевна.

Потом Степан рассказывал. Первой обо всем узнала Валя Корсакова: у неё, оказывается, тётка живёт в Окладинске.

Лучинин приехал туда с женой всего год назад из Ленинграда. Ему предложили принять завод. Собственно, это только одно название — завод. Просто большие мастерские. С допотопным оборудованием. Там работает сосед этой тётки. Он ей все и рассказал. Женька то ли что-то проворонил, то ли допустил какие-то злоупотребления или даже хищения. Никто толком ничего не знает, всякие разговоры идут. Но ему грозил суд. Вот он и покончил с собой. Милиция констатировала самоубийство.

Степан говорил отрывисто, глухо, еле сдерживая волнение. Про чай он забыл, и тот стыл в стакане. Степан курил одну сигарету за другой и, каждую минуту прерывая себя, обращался к Виталию с гневным вопросом:

— Ты можешь себе это представить?.. У тебя в голове это умещается?.. Ну, ведь чушь, чушь, верно?